Красная роса (сборник)

подарил, он бы и не обидел любимого и единственного наследника, если бы не старый Вовк. С

тем сам черт каши не варил. Надо было давать за дочерьми приданое, а он как взял себе

правило, так уперся в одно — никакого приданого за такими дочерьми, так и не отступал ни на

шаг. Не девушки, а золото, ни красотой, ни трудолюбием, ни здоровьем ни одной принцессе не

уступят, а за них еще и приплачивать? Да не дождется тот плюгавец, который разинет рот на

достатки Вовка, лишь бы взять себе жену из Тарасова двора! У него их двенадцать, если за

каждой дать приданое — с сумой иди на старости!

Разобрали девчат и без приданого, порода особая…

Пошла вскоре Платонида за того, кто взял без приданого, а Софрон не скоро женился на

другой. Только и счастья им выпало, что стали кумовьями: позвал покойный муж Платониды — то

ли по доброте своей, то ли по глупости, то ли под нажимом жены, а может быть, и нарочно,

чтобы хотя бы таким образом отомстить сопернику, — Софрона Чалапко окрестить свою

единственную дочь Домку…

Время изменило их обоих. Софрон за богатством не гонялся, но и своего не выпускал из рук,

был более осмотрителен, чем его отец, поэтому как-то незаметно и умело избежал отцовского

наследства, в революцию заработала мельница Чалапко на общину, хозяин не пожелал остаться

при ней даже мельником, устроился на неприметную, зато государственную службу да так всю

жизнь и прослужил по разным конторам. Агентом районной системы страхования дослужился

Софрон Чалапко до желанной пенсии. На этой должности выработал агент и нормы поведения, и

даже внешность. Одевался недорого, но всегда опрятно, имел при себе часы с золоченой

цепочкой, из верхнего карманчика белел уголок платочка, старенькие хромовые ботиночки

чистились ежедневно и блестели, как новенькие. Отрастил небольшую округлую бородку,

седеющие волосы всегда были старательно причесаны и спрятаны под соломенной шляпой.

Одним словом, очень интеллигентно выглядел Софрон Прокопович Чалапко, и именно эта

интеллигентность, вкрадчивый доброжелательный голос и фанатичная влюбленность в дело дали

возможность ему отлично исполнять свои обязанности, финансисты района даже шутили, что

Чалапко перестраховал в районе все имущество, которое когда-либо у кого-либо было, есть и

еще будет…

Каждая встреча кума с кумой и по сегодняшний день была для обоих радостью. Еще издали

завидев куму, Софрон снимал шляпу, сиял такой улыбкой, что его продолговатое лицо

округлялось, а рот растягивался до ушей.

Но вот на этот раз кума Чалапко была необычайно удивлена и встревожена: ее кум бежит

куда-то, как заведенный, шлепает, как незрячий, и даже куму свою не замечает.

— Эгей, кум! — крикнула Платонида, остановившись под липой.

Ярчучка, которая недолюбливала Чалапко, — а кого она вообще любила? — неспешно

пошла дальше, повела и дочь, так как имела в виду свое. Знала о сложных — и трудно

определить: похвальных или греховных? — отношениях между сестрой и страховым агентом

Чалапко, поэтому не мешала — пусть перекинутся словом, а тем временем надумала поговорить

со своенравной дочерью, поучить, предостеречь…

Чалапко как бежал, так и споткнулся, словно пробудился после нехорошего сна, поднял

голову, оглянулся и, узрев куму, направился к ней через улицу.

— Здравствуйте, кумушка, челом вам, Тарасовна, — он держал в левой руке шляпу, а

правую уже тянул навстречу, уже и губы сложил для поцелуя — он был едва ли не единственным

в Калинове, кто целовал женщинам руки, и то, видимо, потому прикладывался к каждой женской

руке, чтобы иметь доступ к руке кумушки.

Даже эхо пошло по улице от поцелуя, а Ярчучка оглянулась и недовольно сплюнула в

сторону — то ли от зависти, то ли от отвращения. Чалапко ничего не заметил, бубнил:

— Сама судьба мне вас послала, Платонида Тарасовна, сама судьба. Бегу, как

ненормальный, будто отравы хватил или белены объелся…

Платонида и в самом деле никогда не видела Чалапко таким растерянным. Молчала, только

вопросительно смотрела, поощряла к исповеди.

— Ой, кумушка, голубка, сам не пойму, что творится со мной, на каком свете живу и как мне

быть. Пропал я, кумушка, ой, пропал…

— Да что же случилось, Софрон Прокопович?! — не на шутку встревожилась Платонида.

Софрон Прокопович вытер платком вспотевший лоб, протер за воротником, замигал глазами,

зашмыгал носом.

— Это кто-то мне подставил ножку… Несчастье, погибель, одним словом… Хоть сову пнем,

хоть сову о пень…

— Да какая же у вас беда приключилась?

— Вот послушайте-ка, кумушка. Не знаю уж, спалось ли кому в эту ночь, а я и глаз не

сомкнул, выбежал утром из хаты, а во дворе «гости»… Конечно, душа в пятки, хоть и не робкого

десятка, ну а кто знает… чем черт не шутит, когда бог спит. «Комком», — пальчиком. Ну, думаю,