Красная роса (сборник)

квадратами на малиновой стежке воротника, с именным почетным оружием и часами.

Направили на работу во внутренние войска — пошел; еще то там, то тут поднимали голову

вооруженные банды, а то и через польскую и румынскую границы врывались разные хорунжие и

подхорунжие. Согласился с условием, что, когда со всем этим будет покончено, пусть разрешат

ему пойти в науку, поскольку всего хватало Качуренко — славы и ран, побед и потерь,

образование только было убогим: закончил неполных три класса. А время наступило новое,

неизведанное, шли юные в науку, поступали на рабфаки, на курсы, в новосозданные средние и

высшие учебные заведения.

Студенческие годы оставили в памяти самый яркий след, показались ему целой эпохой,

золотой порой жизни. Он жадно глотал книгу за книгой, ловил каждое слово преподавателей,

набирался знаний стихийно, бессистемно, одновременно с нужным, ценным попадало под руку и

второстепенное, а то и пустое — ничего, не мешало, интуитивно отсевал мякину от зерна.

Институт не закончил, пришлось уже доучиваться у жизни да при случае на разных

краткосрочных курсах повышения и усовершенствования, поэтому и считался человеком

теоретически достаточно подкованным, а практически — выверенным в живом, творческом деле.

Работал в областных организациях, был рекомендован на должность председателя

Калиновского райисполкома, в глухую сельскую местность, на укрепление районного

руководящего звена…

Ноги сами принесли Качуренко к его опустевшему дому. Постоял немного у входа, словно

впервые присмотрелся к ажурному навесу над ступеньками, ведущими к парадной двери, и сам

себе удивился — что ему здесь нужно? Ведь, кроме голых стен, осиротевшей мебели, небогатого

гардероба жены, который она тщательно перебрала перед отъездом, да еще кое-каких его

поношенных одежонок, ничего здесь не осталось.

Брать с собой он ничего не собирался, все это ему было не нужно.

Принялся сам себя убеждать, что не стоит бередить душу, еще раз возвращаться к тому, что

уже погребено, как ему казалось, навсегда. Он не принадлежит сам себе, так как нутром

чувствует, что война эта не на месяц, может быть, и не на один год, знал, что в ближайшие дни

сюда докатятся вражеские орды.

Ему было поручено райкомом и обкомом партии сформировать из коммунистов и

комсомольцев партизанский отряд, который во время возможной — так говорилось, а

подразумевалось, что придется пережить это страшное бедствие, — оккупации должен начать

активные действия против чужестранцев. Командовать отрядом поручалось именно ему, Андрею

Качуренко. Он воспринял это как высокую честь, в душе гордился, хотя внешне не выказывал

этого. Горем не гордятся.

Подбирал он добровольцев-подпольщиков и связных. Набралось таких немало, и, чтобы

лучше запомнить всех, составил себе памятку, переписал фамилии в отдельный блокнотик,

сохранившийся после одной из многочисленных конференций, делегатом которых он был. И вот

сейчас вспомнил, что спрятал блокнотик в тайном месте среди книг, чтобы не потерять.

Он засветил свечку, проверил, зашторены ли окна. Беспорядочно разбросанные вещи, еще

недавно такие нужные, казались жалкими тряпками; стены ободраны, и все жилище неуютное и

чужое. Холодом дышал старый, еще до революции построенный каким-то чиновником кафельный

камин, который Андрей Гаврилович восстановил собственноручно и часто разжигал, с

наслаждением греясь.

Возле камина возвышалась кучка щепок, им самим нарубленных. Он машинально комкал

старые газеты, бросал на черные металлические ребра днища, и вскоре огонь осветил его лицо.

Заплясали по стенам подвижные тени, в душу Качуренко постепенно полилось тепло,

убаюкивал покой — он снова, хотя и в последний раз, побывал дома.

Ожили книжные шкафы, где между книгами притаился блокнотик со списком людей, о

которых знали только он да первый секретарь райкома. Часть тех, кто попал в этот список, была

известна еще Евдокии Руслановне. Но опытная Вовкодавиха советовала: такие вещи должны

быть известны только одному доверенному — памяти.

Андрей Гаврилович хотя и помнил, куда засунул блокнотик, но не нашел его на месте.

Побелев, встревоженный, принялся сбрасывать с полок книги. Поверить этому не мог: кто узнал

его тайну, кто выкрал такой важный и опасный документ, кто схватил эту важную нить?

Он сбросил книжки с одной полки, нервно принялся за нижний ряд. И сразу же наткнулся на

злополучный блокнотик. Обессилевший, сел на пол, облегченно вздохнул. Еще не веря, раскрыл

блокнотик — да, вот он, ровный ряд фамилий, против каждой из них обозначено конспиративное

имя. Андрей Гаврилович при всей своей твердой и цепкой памяти имел один существенный