Читаем Красная роса (сборник) полностью

уж вылезет мне боком и служба, и государственное страхование.

Платонида замерла, не моргнет, слушает.

— К самому старшему привели, стою как столб, хоть бы слово знал по-ихнему. А тут один из

них заговорил по-нашему. Да так ловко, будто он тут и вырос. «Софрон Прокопович, —

говорит, — извините, что так бесцеремонно…» Отпустило немного. «Откуда вы знаете мою

персону?» — спрашиваю. А он так лукаво: «Мы все знаем, мы тоже здешние». Да и что вы

думаете, кума, ни с того ни с сего: «Пан ортскомендант поручают вам, пан Чалапко, высокую

должность председателя райуправы, или иначе бур… гомистра». Слышали такое?

Платонида ожидала всего, но не этого, хлопнула руками об полы, побледнела да «свят-свят-

свят» только и лепетала.

— Вы, кума, меня знаете, я и при своих вверх не лез, помните, в революцию тоже стоял в

стороне, кто меня не ловил: и петлюровцы, и гетманцы, и деникинцы, и красные. Помните, как у

вашего покойного батеньки в кожевенной мастерской пересиживал, никогда я политику не

одобрял, а тут такой поворот. «Не по мне эта высокая должность», — говорю. А он смеется.

«Наши благодетели, — говорит, — из столба сделают попа». И еще добавил, что советует не

отказываться, так как это уже саботажем пахнет, а у них за саботаж расстрел. Так и сказал,

кумушка, расстрел…

— Ну и что же вы? — ожила наконец Платонида.

— Стал хитрить. Прикидываю себе: кого подставить? Вспомнил Макара Калениковича, ну,

этого бухгалтера из «Заготльна», вот, думаю готовый этот… бурго… мистр, но молчу, прошу

только разрешения с бабой посоветоваться. Улыбнулся комендант да как-то так, что вроде бы и

смеялся, а вроде бы и сердился, разрешил. Ну я быстренько к Макару Калениковичу, дай, думаю,

предложу. И что же вы думаете? Нету Макара Калениковича дома, а забрали еще раньше меня,

да и как корова языком слизала. Ну, думаю себе, ведь и он стал отнекиваться… Вот и

доотнекивался… Вот и доотнекивался… Поэтому я уж и со старухой не советовался, явился в

назначенное время…

— Согласились?

— А куда денешься?..

— И что же?

— Ох и напел он мне, ох и напел. Бегу вот, как с цепи сорвался. Ой, пропала, кумушка, моя

голова!

— Что же он вам? Неужели что-нибудь такое?..

— А то как же! Значит, перво-наперво: подай готовеньким все, чем земля богата: и житечко,

и пшеничку, картошечку и зелень, из сада все, и сено и солому, живность всякую, какая только

водится: коровок и овец, коз и кроликов, уток и гусей, кур и индюков, а уж сало, мясо, молоко,

масло, яйца, перья, шкуры — это само собой, будто из одной коровы можно одновременно и

мясо, и шкуру, и молоко, и масло взять. И не просто дай, а сколько скажут. А не дай —

наказание. До расстрела…

— Господи боже мой…

— Да разве это все? Налоги отдельно. И за то, и за другое, как начал высчитывать, ну,

скажу вам, кума, я специалист по страхованию, но чтобы додуматься до такого… Да и этого мало.

Главное, что все надо взять на строгий учет, в первую очередь людей. Особенно молодежь,

хлопцев и девчат. Слышите, что сказал? «Мы знаем, вы люди энергичные, работящие, честные,

но слабовольные, беспомощные, сами себе помочь не можете. Нам известно, что все украинцы,

разве что кроме большевиков, рады нашему присутствию, и поэтому мы пришли, чтобы владеть

вами. Мы, — говорит, — вывезем в Германию всю вашу молодежь, научим ее культурно жить и

работать. Нам нужны работящие и покорные люди, приближенные к нашей нации, а тот, кто не

способен или не желает стать таким, не имеет никакого права на существование». Слышали,

кума? И велел немедленно взять всю молодежь на учет и готовить…

Платонида почувствовала, что ноги ее не хотят держать, сердце забилось, так как мысль

сразу же завертелась возле внука, возле Спартака.

— Ой, страсти господни, да что вы говорите? Да разве же можно детей… от родителей

отлучать?

Чалапко только хмыкнул, словно обиделся за такие слова.

— Что вы, кума, что вы говорите, и слышать мне это обидно, будто бы я вас обманываю.

Видно, они такие, что у них и нитка зря не пропадет… Ага, ваш внучок с вами? Не поехал? Ну, вы

с ним поберегитесь, я вас заранее предупреждаю… Придумайте что-нибудь, потому что хоть я

теперь и главная власть, но… Выдумали же, мерзавцы, — вспомогательная. Помогать должны,

собственными руками делать то, что им захочется… Тут не то что чью-нибудь дочь или внука

чьего-нибудь, а собственную бабу отправишь на трудовой фронт, если прикажут, эти не

посмотрят…

Когда Платонида догнала, сестру с племянницей, те, глянув на родственницу, перепугались.

Лица на ней не было, руки тряслись, ноги петляли по стежке, в глазах тревога.

— Тонка, что с тобой? — прищурившись, спросила Ярчучка. Она еще и до сих пор

подозревала сестру в незаконных связях с давним ухажером.

— Ой, не спрашивай, сестра, не спрашивай…

— Что он тебе такого наговорил?

Перейти на страницу:

Похожие книги

Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее
Чудодей
Чудодей

В романе в хронологической последовательности изложена непростая история жизни, история становления характера и идейно-политического мировоззрения главного героя Станислауса Бюднера, образ которого имеет выразительное автобиографическое звучание.В первом томе, события которого разворачиваются в период с 1909 по 1943 г., автор знакомит читателя с главным героем, сыном безземельного крестьянина Станислаусом Бюднером, которого земляки за его удивительный дар наблюдательности называли чудодеем. Биография Станислауса типична для обычного немца тех лет. В поисках смысла жизни он сменяет много профессий, принимает участие в войне, но социальные и политические лозунги фашистской Германии приводят его к разочарованию в ценностях, которые ему пытается навязать государство. В 1943 г. он дезертирует из фашистской армии и скрывается в одном из греческих монастырей.Во втором томе романа жизни героя прослеживается с 1946 по 1949 г., когда Станислаус старается найти свое место в мире тех социальных, экономических и политических изменений, которые переживала Германия в первые послевоенные годы. Постепенно герой склоняется к ценностям социалистической идеологии, сближается с рабочим классом, параллельно подвергает испытанию свои силы в литературе.В третьем томе, события которого охватывают первую половину 50-х годов, Станислаус обрисован как зрелый писатель, обогащенный непростым опытом жизни и признанный у себя на родине.Приведенный здесь перевод первого тома публиковался по частям в сборниках Е. Вильмонт из серии «Былое и дуры».

Екатерина Николаевна Вильмонт , Эрвин Штриттматтер

Проза / Классическая проза