Красная роса

Не думал о том, что останется без мамы, и вместе с тем интуиция подсказывала, что будет именно так. Все чаще являлся в мыслях отец. Вспоминался не столько он сам, сколько его трагический конец. В одном селе он был посланцем от райкома, коллективизировали тогда крестьяне хозяйства.

Поздней ночью, возвращаясь то ли с собрания, то ли с товарищеской вечеринки, Артем Ткачик будто бы ненароком упал в чей-то колодец.

Уже став взрослым, побывал в том селе Ванько. Показывали ему колодец у дороги, на леваде под вербами. Низенький дубовый сруб, горбатый журавль, похожий на солдата с ранцем на спине. В такой и в самом деле можно упасть, но почему-то, кроме Артема Ткачика, в него никто больше не падал. Мать Ванька и до сих пор была убеждена, что Артема бросили туда. Следственные органы виновников не нашли, признали, что потерпевший был в нетрезвом состоянии. Как он мог напиться, если в жизни в рот не брал хмельного?

Ванько Ткачик часто пробовал представить себе отца. Не с фотографии, выцветавшей на стене, а живого, такого, каким он был. Воспоминания сводились к одному эпизоду.

Ванько как раз готовился в первый класс. Мама уже и записала его, и с учительницей познакомила. Отец купил букварь. А тут приказ: Артему Ткачику, как избранному председателем комитета бедноты, переселиться в райцентр.

Пегая пузатая лошаденка, надрываясь, тянула скрипучий воз. Все бедняцкие кони почему-то были пегими и пузатыми. Такая лошаденка была и у дедушки Ванька, маминого отца.

Дедушка шагал рядом с лошаденкой, похлестывал кнутом, отец с матерью шли за возом, а Ванько подпрыгивал, сидя на сундуке. Лошаденка время от времени останавливалась, чтобы передохнуть, колеса сразу прикипали к жесткому песку. На всю жизнь запомнил Ванько: именно тогда дошел своим детским умом, что, если слезет с воза, коню станет легче. И он закричал: «Отец, сними!»

Отец протянул к нему руки. Они, эти руки, виделись ему всю жизнь, стояли перед глазами и сейчас: длиннющие, с растопыренными сухими пальцами, мозолистыми ладонями. Подхватил сына Артем Ткачик на руки, встретился Ванько с его веселыми глазами, прищурился от удовольствия, когда отец пощекотал ему лицо шершавыми усами, и чихнул от его едкого никотинового запаха. Тогда, словно почувствовав, что Ваньку не понравился запах самосада, отец подбросил его вверх, взлетел Ванько чуть ли не до неба, испугался, ведь мог упасть на землю, и радостно засмеялся, когда снова опустился на мускулистые руки. Еще заметил, когда взлетел вверх: у отца целый сноп русых волос на голове, а в них пчела жужжит, сердится, выпутывается.

«Отец, укусит!» — не своим голосом крикнул Ванько. Отец поставил его на землю, деловито вытряхнул из волос пчелу, взлохматил на голове Ванька нестриженые волосы.

Именно таким, остроглазым, длинноруким, улыбающимся, и запомнился Ваньку отец. Как живой иногда вставал перед его взором, и вместе с тем Ванько чувствовал, что, если бы сейчас где-нибудь случайно встретился с ним на улице, вряд ли узнал бы.

Пока не вышел в люди, был при матери, жадно ловил каждое ее слово, каждый взгляд, послушный, вежливый и покорный сын. Иногда, бывало, и находило на него что-то непонятное самому, какая-то неведомая сила будоражила его, подбивала не слушаться мать. Но все это бесследно исчезало, стоило только матери сказать ему словечко или бросить укоризненный взгляд. Очень рано пробудилось в нем чувство ответственности за мать. Еще в школьные годы понял, что он сильнее ее и за нее в ответе. Это, может быть, потому, что мать всегда твердила: вот мой хозяин, вот моя опора!

Десятилетку закончил на «отлично», учителя советовали поступать в университет, а Ванько пошел на электростанцию, стал электромонтером. Еще в школе втянулся в комсомольскую работу, стал одним из лучших активистов, и неудивительно, что примерно через год избрали его в райком, доверили оргинструкторский отдел. Постепенно развернулся организаторский талант Ивана Ткачика, вскоре и вторым секретарем стал, а на зимней районной конференции избрали первым…

Воспоминания одолели Ванька. Слышал: стучит сердце матери. Стучит усиленно, тревожно, но ведь… кризис. То состояние человеческого организма, когда мобилизуются все силы, когда каждая клеточка борется за право на существование, на жизнь.

Его мать никогда не умрет. Ведь врач Мурашкевич сказал, что, к счастью, пуля не нарушила жизненные центры, прошила грудь, но миновала сердце, зацепила только краешек легких, не тронула самого важного — сосудов. Такая жизнелюбивая женщина, как его мать, должна выдержать, выстоять в момент кризиса…

Его мать — коммунист. Правда, коммунист молодой, почти одновременно с сыном принята в партию. Ванько этим очень гордился.

Со всем юношеским упрямством принялся сын готовить мать ко вступлению в партию. Каждый выходной, каждую свободную минуту читал ей брошюры и своими словами объяснял, а она внимательно слушала, покорно повторяла прочитанное вслед за ним, но как только он начинал ее спрашивать, вздыхала: не запомнила!