- Дед говорил, что Гамлета бил отец. Ну, в смысле, воспитывал. А когда его отец умер, Гамлет нисколько не переживал - ему было тогда двенадцать лет. Он даже испытал облегчение. Может быть, взрослые так делают специально, чтобы их не любили и не понимали, тогда смерть не будет страшной. - Теперь и Освальд поджал ноги и пристроился головой на моих коленях.
Я погладила одной рукой его волосы, а другой - волосы Нары.
- И давно ты так думаешь об отце?
- Давно. Помнишь, в Загниваловке? Он сказал, что круглый сирота. Сирота, понимаешь? Он даже не вспомнил обо мне. Тогда стало ясно - я тоже круглый сирота. Мне даже сестренка не светила по вашему дурацкому брачному соглашению.
- Ты... - Я проглотила подступившее к горлу удушье, пыталась вспомнить и не смогла - я не смотрела тогда за столом на Осю, я была слишком занята собственной обидой! - Тебе стало очень больно?
- Мне стало... - Ося подумал и уверенно закончил: - ...одиноко. Это не больно и не страшно. Это даже хорошо. Ни о ком нe нужно думать. И тебе не нужно думать, что ты не справишься. Потому что мы поедем с Нарой осенью в Лондон.
- Как интересно... - равнодушно прошептала я. - Почему - в Лондон... Зачем в Лондон...
- Учиться, конечно, - объяснил Ося. - Тебе придется поехать с нами. Иначе Нару не пустят. Она еще маленькая.
- Ося. - Я ухватила его за ухо. - Неужели ты решил заняться устройством моей жизни? Ты ведь со мной не справишься, я даже хуже двоих детей, которые пьют водку и спят вместе голые!
- Я не пью, - шептала Нара в подступившей дреме, - я только один раз попробовала, мне не понравилось.
Сквозь грязное стекло пробилось закатное солнце, рассыпавшись отблесками на металлической спинке с шишечками, на хрусталиках запыленной люстры и раздробив тусклое пространство подвала на мозаичные отсеки. И тогда я вдруг словно прозрела. "Один будет мне зятем, а другой - сыном". И герб клана Тейманов, который Гамлет не стелил в свою первую брачную ночь, потому что Александра Синицына уже была беременна. Солнце переползло по стене, высвечивая красноватым огнем висящие впритык старые чеканки по металлу женский профиль на фоне плакучей березки, лошадь с развевающейся гривой, кораблик с парусами - и тогда рассыпанная картинка в калейдоскопе свернулась в четкий и гармоничный узор. Я дернулась и задержала дыхание, чтобы не разбудить задремавших детей и чтобы рука судьбы, подставившая калейдоскоп, не дрогнула и не сбила в моей голове пойманный узор - такой разноцветный, симметричный, изящный.
На сороковой день на кладбище собрались все, кто был на похоронах. Тогда я не обратила внимания, а сейчас удивилась: в последний путь его провожало очень мало народу. Кроме меня и детей, пришли Клара Аристарховна, Ирина Дмитриевна, генеральская чета, их садовник (?) и Агелена с одной-единственной желтой розой.
Агелене и сейчас рядом со мной было неуютно.
- Можно обойтись без соболезнований? - первым делом спросила она, обрывая у розы лепестки и бросая их на свежий холм земли.
Я только пожала плечами.
- Почему его так долго не хоронили? - Второй вопрос.
- Проводили анализы биологического материала, исследования разные.
- Что-нибудь нашли? - Это был третий вопрос и последний. Больше мы не говорили: я вместо ответа более пристально осмотрела ее безмятежное лицо и отстраненный взгляд слишком занятого своими проблемами человека. Она только мазнула взглядом по моему лицу, с подозрительной поспешностью отводя зрачки. И ее глаза... Ее глаза залимонились!
Мой ступор у только что установленного небольшого постамента все провожающие восприняли как естественное состояние скорби и тактично удалились к автобусу. А я стояла и судорожно соображала - почему она злится? На что она злится? На мое спокойствие или на мою непонятливость?
На сорок второй день Ерик привез нотариуса. Тот перечислил, что я наследую как вдова. Квартира в Москве, загородный дом, автомобиль и десять тысяч долларов на банковском вкладе. У детей были отдельные именные вклады, которыми они не могли распоряжаться до своего совершеннолетия.
- Я тебя предупреждал! - стиснул ладони Ерик и поместил их между колен. - Я же тебе все объяснил еще год назад, почему ты меня не послушалась?
- А моя кобыла? - искренне загрустил Ося.
- А самолет? - прошептала Нара.
Нотариус разъяснил, что кобыла как предмет дарения остается в полном нашем распоряжении при условии, естественно, вовремя внесенных платежей за аренду места в конюшне и уход. А о самолете придется забыть: десять тысяч на вкладе - это максимум восемь полетов на среднюю дальность, и он не думает, что было бы целесообразно... и так далее и так далее...
Не скажу, что я сильно удивилась или огорчилась. Как потом разъяснила Марго - я еще не успела настолько привыкнуть к роскоши, чтобы обезуметь от угрозы нищеты.
На сорок третий день я попрощалась с Ириной Дмитриевной. Она расстрогалась и сказала, что будет приезжать иногда в дом Гамлета, чтобы готовить вс.я-кие вкусности и укреплять мою веру в себя.