Красная Страна

— Ага, вот так, — сказал он, тасуя карты, словно это делало его руку менее невезучей, — Думаю, она уже нашла кого-то еще.

— Если у нее есть здравый смысл, — проворчал Паут.

Вайл почти ударил по столу, потом забеспокоился, что может поранить руку и вовремя остановился.

— Вот что я имел в виду под расшатыванием! Предполагается, что мы должны присматривать друг за другом, но ты всегда меня порочишь!

— В клятвах ничего не было о том, чтобы я тебя не порочил, — сказал Паут, бросая пару карт и сгребая еще пару со стола.

— Лояльность его Величеству, — вставил Болдер, — повиновение его Преосвященству, и безжалостное выкорчевывание измен там есть, но ничего ни о каком присматривании ни за кем.

— Это не значит, что это плохая идея, — проворчал Вайл, передвигая неудачливую руку.

— Ты путаешь то, каким бы ты хотел видеть мир, с тем, каков он есть, — сказал Болдер. — Снова.

— Я прошу лишь о небольшой солидарности, это все. Мы все сидим в одной дырявой лодке.

— Тогда начинай выкачивать воду и прекращай к черту скулить. — Паут хорошенько почесал под своей маской. — За все время здесь ты только и делаешь, что скулишь. Еда. Холод. Твоя маска жмет. Твоя возлюбленная. Мой храп. Привычки Болдера. Характер Лорсена. Этого достаточно, чтобы сделать человека весьма раздражительным.

— Даже если жизнь не была достаточно раздражающей, — сказал Ферринг, который не играл и большую часть часа сидел, закинув сапоги на стол. У Ферринга было самое неестественное терпение по части ничего не делания.

Паут посмотрел на него. — Твои сапоги чертовски раздражают.

Ферринг посмотрел на него в ответ. Эти его острые голубые глаза. — Сапоги есть сапоги.

— Сапоги есть сапоги? Что вообще это значит? Сапоги есть сапоги?

— Если вам двоим нечего сказать, подумайте о том, чтобы не говорить. — Болдер кивнул шишкой своей головы в сторону пленника. — Вырви страницу из его книги. — Старик не сказал ни слова на вопросы Лорсена. Не выдавил ничего более ворчания, когда они жгли его. Он просто смотрел, сощурив глаза, сырая плоть блестела между его татуировками.

Взгляд Ферринга переместился на Вайла. — Думаешь, ты вытерпел бы прижигание так же хорошо?

Вайл не ответил. Он не любил размышлять о прижигании. Он не любил жечь кого-то, какие бы клятвы он ни принес, какими бы изменами, убийствами или резней этот человек ни управлял. Одно дело направляться за тысячу миль ради правосудия. И другое прижимать металл к плоти. Он просто совсем не любил думать об этом.

«Инквизиция это спокойная жизнь», — говорил ему отец. «Лучше задавать вопросы, чем давать ответы, а?» И они вместе смеялись над этим, хотя Вайл не находил это забавным. Он, бывало, смеялся над многими несмешными вещами, что говорил его отец. Сейчас он не стал бы смеяться. Или может он преувеличивал свои силы. Была у него такая плохая привычка.

Иногда Вайл раздумывал, была ли причина, по которой прижигать народ, резать и всячески уродовать было правильно. Вряд ли это была праведная тактика, если посмотреть со стороны? В любом случае, она редко приводила к по-настоящему полезным результатам. Если только ты здесь не ради самой боли, страха, ненависти и уродования. Возможно, это и было то, ради чего они здесь находились.

Иногда Вайл размышлял, не могут ли пытки стать причиной нелояльности, которую Инквизиция пыталась остановить, но он держал это мнение при себе. Требуется один сорт мужества, чтобы вести атаку, но там позади тебя люди. И нужен совсем другой и более редкий его вид, чтобы встать и сказать: «Мне не нравится, как мы все делаем». Особенно группе палачей. У Вайла не было никакого типа мужества. Так что он просто делал, что ему говорили, пытался не думать об этом, и размышлял, каково это иметь работу, в которую веришь.

У Ферринга не было таких проблем. Он любил работу. Это было видно по его голубым-голубым глазам. Сейчас он ухмылялся, глядя на татуированного человека, и сказал:

— Сомневаюсь, что он будет выдерживать прижигания так же хорошо, к тому времени как вернется в Старикленд. — Пленник просто сидел и смотрел, разрисованные синим ребра двигались от хриплого дыхания. — Много ночей между здесь и там. Возможно много ожогов. Да, в самом деле. Полагаю, он будет хорошим и разговорчивым к…

— Я уже предлагал тебе заткнуться, — сказал Болдер. — Теперь я думаю об издании распоряжения. Что ты…

Раздался стук в дверь. Фактически, три быстрых удара. Практики посмотрели друг на друга, подняв брови. Лорсен вернулся с множеством вопросов. Раз у Лорсена на уме был вопрос, он не стал бы ждать ради ответа.

— Ты откроешь? — спросил Паут Ферринга.

— Зачем бы мне?

— Ты ближе.

— Ты ниже.

— К чему, блядь, это?

— Это меня развлекает.

— Может мой нож в твоей жопе развлечет меня! — И Паут вытащил нож из рукава, лезвие появилось, словно по волшебству. Он любил так делать. Чертов хвастун.

— Вы, двое младенцев, заткнитесь, пожалуйста. — Болдер хлопнул картами по столу, оторвал свой вес от стула и шлепнул по боку ножа Паута. — Я пришел сюда, чтобы отдохнуть от своих чертовых детей, а не ради еще троих.