Красная стрела. 85 лет легенде

Когда на помощь подплыла спасательная лодка с двумя членами экипажа, я уже почти не оказывала сопротивления неожиданному поклоннику из царства морского. Поклонник же оказался весьма настойчивым – втащить меня, полубездыханную, на лодку удалось лишь вместе с ним: он плотно повис у меня на ногах, и расцепить нас удалось не сразу – двое здоровенных морячков потрудились изрядно. Так мы и доплыли до парусника, с тюленищем, занявшим все дно лодки. Меня внесли на палубу, а мой попутчик пытался вскарабкаться по трапу туда же – он решительно не хотел от меня отказываться, и лишь мощной струей воды из шланга и тыканьем в бока палкой морякам удалось заставить его убраться восвояси, туда, откуда приплыл. Тюлень с диким шумом плюхнулся в воду и сгинул на глубине…

Вы спросите, как оказался в Турции тюлень? Нам удалось разгадать эту загадку, лишь причалив через пару дней к берегу. В первой же местной газете, на первой странице, я обнаружила цветную фотографию своего неугомонного поклонника: мой кавалер возлежал на полосатом пляжном лежаке дорогого отеля, а вокруг стояли зеваки – кто с фотоаппаратом, кто с куском рыбки, кто еще с чем… Оказалось, мой несостоявшийся убийца был гвоздем летнего сезона, местной знаменитостью: некий турецкий миллионер, биолог по призванию, привез тюленя с Северного моря, впаял ему в хвост датчик и выпустил у берегов Бодрума, чтоб понаблюдать, как он будет чувствовать себя один (обычно тюлени плавают парами, так мне сказали) да еще в теплом Средиземном. Говорили, обычно он плавал у берега, выползал на пляж и с удовольствием предавался играм с отдыхающими и чревоугодию, а вспышки фотокамер и внимание окружающих его вроде забавляли… Но пару раз в день он исчезал, и даже суперчувствительный датчик (маленькая красная кнопка в центре хвоста) переставал реагировать на установленную на берегу аппаратуру по дислокации. Видимо, уходя ежедневно на часок-другой с радаров, тюленище искал меня… Искал и нашел! К счастью, встреча наша была недолгой!

Венецианские декабри Андрей Бильжо

Их у меня скоро будет десять.

Я бегу в Венецию в декабре не только потому, что ее бесконечно люблю. Не только потому, что скучаю по ней и ревную ее. Но и потому, что декабрь в Москве для меня невыносим. В декабре в бешеной Москве я просто сходил с ума. В прямом смысле. Уж себе-то я диагноз могу поставить точно и громко, не оглядываясь на врачебную этику.

Эта подготовка к Новому году уже с начала ноября, эти елки за два месяца до, эти пробки, грязь, эти истеричные подведения итогов, этот новогодний юмор, это тревожное “нам надо встретиться до Нового года, старик”. Все это смешивалось в голове в одну кашу. (Один мой больной сказал: “Не надо размазывать кашу по волосам”. Это так, вспомнилось к “каше”.) И еще мелькание лампочек, автомобильные гудки и автомобильные сирены. Даже сейчас, когда я пишу этот текст своей чернильной ручкой, ярко все это представляя, мелкая дрожь, трудно отличимая от тошноты, рождается где-то в области эпигастрия. Вот еще и поэтому я стал убегать в Венецию. И сейчас с радостью перехожу к ней.

Господи, как же мне там хорошо и спокойно. Особенно в декабре. И какая она, Венеция, в декабре разная. Она всегда отдает мне себя, но не без остатка, оставляя что-то про запас. Венеция бесконечна и непостижима. Она всегда дарит мне что-то совсем неожиданное. И совсем непредсказуемое. Так было только в детстве. Вот точно и, может быть, это самое главное! Написал сейчас и понял. Я убегаю или улетаю туда (в прямом и переносном смысле), как в детство.

Набережная Дзаттере, на которой я живу, самая широкая и просторная. Она плавно перетекает (в Венеции надо по возможности избегать сухопутных глаголов) в “Набережную неисцелимых”, любимую Бродским. На Дзаттере много ресторанчиков, в которых я знаю многих официантов. А они знают меня. Некоторые ресторанчики имеют платформы на воде. И когда в декабре тепло, а бывает и плюс восемнадцать на солнце, я сижу на воде. То есть я сижу, конечно, на платформе, которая, в свою очередь, лежит на воде. Эту набережную солнце, когда оно не занято борьбой с облаками и свободно, всегда щедро заливает. Я пью, покачиваясь вместе с платформой, белое вино, покачивающееся в бокале, и смотрю на разные суда, которые вычерчивают свою, только им ведомую, выкройку на зеленом листе канала Джудекка, который отделяет набережную Дзаттере и остров Джудекка.

Вышивающие бесконечную вышивку суда очень разные. Они разной формы, размеров, цвета, функций. Они в десятки раз разнообразнее машин. Смешные, чудаковатые, грозные, агрессивные, тупые, задиристые, гламурные, работящие, строгие, крикливые, застенчивые, властные (дальше поставьте сами любые эпитеты, сколько хватит у вас фантазии и словарного запаса, какими бы вы могли и хотели наградить людей, и вы попадете в точку).