Красная стрела. 85 лет легенде

Поэтому я предпочитаю вапоретто. В декабре на вапорет-то – только венецианцы. И там я свой. Ну хорошо, хорошо, почти свой. Вапоретто – это такой речной трамвайчик. В детстве я любил кататься на трамваях. Именно на трамваях.

Вапоретто похож на вафельное мороженое (вафля сверху, вафля снизу) на той стадии, когда оно, если его аккуратно облизывать по периметру, превращается из прямоугольника в овал (на продольном срезе).

На вапоретто я никогда не прохожу в салон, я стою на открытой палубе в середине, обдуваемой ветром с капельками соленой воды, чувствуя мышцами ног, как плещется подо мной вода, как покачивается на ней судно и как стучит его сердце. Так, наверное, наездник чувствует всеми мышцами своего тела свою лошадь.

Я люблю наблюдать за работой… вот не знаю, как называется эта профессия, ну пусть будет проводник-матрос. Так вот, я люблю наблюдать, как проводник-матрос, юноша или девушка, объявляет остановки. Как мастерски за доли секунды вяжет узлы, как швартуется. Все движения очень точны. Он всегда любезен, внимателен и строг.

Я люблю наблюдать за венецианцами. Они все знают друг друга. Входя на вапоретто, здороваются, а расставаясь – прощаются. Так школьники входят в свой класс. А они все, венецианцы, – одноклассники. Вся жизнь проходит на глазах друг у друга. Один и тот же маршрут. Бабушки в шубках и на каблуках. Мужчины в простроченных ромбиками куртках с вельветовыми воротниками или в пальто любимого венецианцами зеленого цвета, расходящееся куполом книзу с вертикальной складкой на спине от воротника до края. Я люблю выходить неизвестно где и, выпив рюмку траппы, согревшись ею, продолжить дальше свой маршрут на вапоретто, узнавая маленькую, но бесконечную Венецию.

Дома в Венеции в декабре у меня стоит маленькая искусственная наряженная елка. Венеция вообще скромно ожидает Рождество и Новый год. Без истерик. Она столько всего видела и так хороша собой, что ей не надо особенно надрываться и особенно украшать себя.

Свою венецианскую елку я разбираю в марте. Когда возвращаюсь из Москвы в Венецию. (Карнавальный февраль, как правило, я пропускаю. А тихий январь хорош и в Москве.) Получается, как в том бородатом анекдоте. “Елку я выношу 8 Марта”.

Как-то в декабре в Венеции я купил в магазине цветок – “Рождественскую звезду”. Вы, конечно, знаете этот цветок с красно-зелеными листьями. Где зеленый цвет переходит в красный. А тогда я увидел его впервые. Цветок этот стоял у меня в Венеции дома. Весь декабрь. А на Новый год я улетал в Москву. Я всегда на Новый год возвращаюсь в Москву. (В последнее время у меня в жизни много разных возвращений.) Я уже вышел из дома и закрыл дверь. И почувствовал какой-то дискомфорт. Какую-то тревогу. Я что-то не сделал или сделал что-то не так. Все закрыл. Все выключил. Я вернулся. На столе в темноте (ставни были закрыты) стоял и краснел цветок. Я его бросил. Я его предал. Попользовался, полюбовался и бросил. Тогда я достал старый чемодан и положил в пустой чемодан цветок. Сел с этим чемоданом на вапоретто, потом на автобус, потом в самолет, потом в машину.

Так “Рождественская звезда” оказалась в холодной, неприветливой, заснеженной, психопатичной Москве.

Этот цветок еще долго смотрел на меня с благодарностью. И краснея.

Марсианская народная республика Ольга Славникова

Теперь смешно вспоминать, как Наташа Раздрогина, будучи в незапамятные времена пухлым белесым подростком с большими щеками цвета редиса, мечтала полететь на Марс. Оказалось, что она банально боится летать, даже самолетами гражданской авиации. А летать приходится каждые два-три месяца: бизнес есть бизнес.

Пожилой аэробус трясло, будто телегу на разбитом проселке. Наташа сидела, вцепившись в подлокотники, чувствуя ступнями, поджатыми пальцами ног, семь километров пустоты. Сегодня в “Шереметьево” лил густой дождь, и когда аэробус, вырулив и помедлив, рванул на взлет, влага поползла по иллюминатору толстыми дрожащими слоями, искривляя мир, который для Наташи никогда не будет прежним. Да, она все для себя решила. Так и сказала своему Раздрогину, сдвинувшему брови птичкой:

– Теперь только развод. Я от тебя ухожу, на этот раз по-настоящему. И что бы ты ни говорил, я тебя не слышу и не вижу в упор.