Она выхватила из Таниных рук лошадку, сказала: «Какая прелесть» и поставила ее на высоченную книжную полку, куда дочка не доставала даже со стула, рядом с хрустальной вазочкой, тоже убранной от детских рук подальше.
– Это мой подарок! – возмутилась Таня. – Отдай! Так нечестно!
Но мама не услышала. Зато увидела. Она стояла, озираясь, и только руками всплескивала: «Ну что же это такое! Ни на минуту одну оставить нельзя! Все обои искалякала!». Рыжуха почему-то захохотала. Беляночка спросила: «А это что? Таракашки?». Помощь пришла, откуда не ждали.
– Разве вы не видите? – сказал Слепой, – это человечки. Это твои гости, да?
Таня кивнула, глотая слезы.
Когда за гостями захлопнулась дверь и в доме настала тишина, а девочка была накормлена, умыта и уложена в постель, к ней подошел папа сказать «спокойной ночи». Уснуть Таня не могла. Ее одолевали мысли.
Он опять говорил скучные слова про то, что надо себя хорошо вести, что лошадка слишком хрупкая и может разбиться, поэтому играть с ней нельзя…
– А что можно? Зачем она нужна?
– Смотреть можно.
Но маленькая лошадка стояла так высоко, что и смотреть не на что. Поблескивает искорка в полумраке – и все. Таня решила, что это самая бестолковая и бесполезная вещь на свете. И еще решила больше про нее не думать, чтобы не огорчаться. Ну, как про вазочку, которую тоже нельзя трогать. Стоит там – и стоит себе…
А через несколько дней она заболела. И не просто чуть-чуть, когда насморк, а сильно и тяжело. Целый день девочка лежала в постели. Вставать не разрешали, да ей и не хотелось, сил не было. Ни вставать, ни есть. Было сонно, все вещи в комнате были какие-то зыбкие и ненастоящие, а свет из окна – очень резкий. Таня неловко отмахивалась от него, от тарелки, подставленной мамой, от лекарств, которые заставляли ее глотать, и даже от звуков – слишком больших и гудящих в ее тяжелой голове… Глотать было больно. И говорить не получалось.
А ночью девочке стало совсем худо. Сама уже не понимала, спит она или нет. Стены, всегда такие прочные и одинаковые, кривились, горбились, угрожающе наклонялись… Потолок налился тяжестью. Гномики испуганно зашевелились, загомонили и побежали прятаться. Ожил рисунок на обоях: букетики цветов зашевелились и поползли в разные стороны, как злые козявки. Они забрались на потолок, на шкаф, полезли на одеяло. Таня пыталась их сбрасывать, звать на помощь, но ничего не получалось. Руки были тяжелые и непослушные, а голоса не было.
Словно сквозь вату Таня услышала: «Да она горит вся!»
Я – горю? Ух ты, надо посмотреть, как это. Девочка пыталась открыть глаза – и не могла. И вдруг увидела себя со стороны – неподвижно лежащей на кровати, со спутанными волосами и таким бледным лицом, что даже губы белые. Тельце, прикрытое легким одеялом, и вправду голубовато светилось. А козявки упорно карабкались на постель, вот уже до простыни добрались, до одеяла…
В окно приветливо заглянула румяная полная луна. Покачала головой: «Ай-ай» и протянула в комнату луч. Он пробежал через темноту, нащупал полку и радужно заиграл на хрустальных гранях вазочки. Вазочка начала медленно поворачиваться, разбрызгивая цветные искорки по всей комнате, все дальше и дальше. Тихая музыка пошла волной, как невидимая вода.
И тут ожила стеклянная лошадка. Подняла склоненную голову, распушила гриву, топнула приподнятой ножкой и стала большой – девочке впору. Полупрозрачная, медовая, легкая, она была чудо как хороша! Смотреть на нее было не больно и приятно.
Лошадка одним грациозным прыжком облетела всю комнату, постукивая копытцем по стенам. Стены перестали вихляться и встали смирно. Лошадка легко прыгнула под самый потолок, махнула на него шелковистым хвостом и ринулась вниз, к кроватке. Козявки бросились врассыпную. Разбежались они по стенам и снова стали мирными букетиками цветов.
Откуда-то повылезли осмелевшие гномы. Повертели головами в треугольных колпачках, поняли, что опасность миновала, погрозили бумажным цветам своими тонкими палочками. И сразу расшалились: залезли, помогая друг дружке, прямо на лунный луч! Стали по нему бегать, как по канату. А некоторые зацепились за луч коленками и повисли вниз головой. И как они колпачки не теряли?
Стало весело и волшебно. Исчез страх, ушла тяжесть.
«Иди, иди к нам!» – верещали гномы и махали Тане ручками.
«Иди», – ласково произнесла лошадка. Голос у нее был дивный – мягкий и обволакивающий.
Девочка стояла, крепко обняв лошадку за теплую медовую шею, зарывшись лицом в золотую невесомую гриву, и с удивлением понимала, что слушает ее голос не ушами, а всем своим существом. Как и музыку. А стоят они не на полу, как обычно, – на воздухе! И двигаться в воздухе оказалось так же легко и естественно, как прежде на полу. Это было странно – и прекрасно.