Красная строка

Алиса рядом. Её я вижу впервые не в зеркале. Мы лежим на большой кровати, застеленной белоснежной простынёй. Я – по пояс закрыта одеялом. Только руки поверх. Тонкие, прозрачные руки и проводок капельницы. Алиса как гость, прилегший на постель. Красный шёлк Алисиного платья не касается меня. Такой красный, кровавый шёлк на белоснежной простыне. Она смотрит и не улыбается. Совсем. Меня это огорчает, чувствую какое-то беспокойство по этому поводу. Хочу попросить Алису улыбнуться и не могу, что-то мешает. Что-то во рту. Чёрные Алисины туфли смяли простынь в ногах. Неожиданно она берёт мою ладонь в свою и поворачивается на бок. Рука её теплая. «Я живая, а ты мертвая», – спокойно говорит Алиса. Я впервые слышу её голос. Как сквозь вату в ушах, отдаленное эхо. Она гладит мою руку. Её горячая живая рука – мою мёртвую холодную руку. Я пытаюсь закричать на неё, попросить прекратить так шутить и не могу. Алиса пододвигается ближе. Наклоняется к моему лицу. У неё идеальный грим. Блестящие тени, чёрная тушь, алые губы. Глаза только усталые. Мои. «Из-за тебя я умерла, – говорит она. – Не ты. Хотя и ты тоже».

Бисер и пайетки царапают мне кожу. Неприятно и немножечко больно. Хочу отодвинуться от неё, оттолкнуть. Но даже мизинец на руке отказывается подчиниться. Я будто вся замерзла, оледенела. Алиса обнимает меня, кладёт голову на грудь. Как ни странно, становится легче дышать. Я и не замечала до этого, что не дышу. Совсем. Воздух с шумом входит в мои лёгкие. Раз, два, три, раз, два, три… «Теперь спи», – велит она. Всё снова становится молочно-белым.

Потом мне рассказали, я потеряла сознание на тренировке. Провела в больнице больше месяца. Два дня без сознания. Истощала, как говорит мама. Алиса больше не приходит. Я ищу её во всех зеркалах, во всех отражениях, но вижу только себя, высокую, тощую. Неулыбающийся рот ниточкой. Попросила маму купить мне заколку с огромным красным пионом. Но нашелся только ободок. Чёрный, тоненький пластиковый ободок и на нём – огромный красный пион. Я его надела на голову. Так и ходила по больнице. Худая, бледная девочка с пионом на голове. При виде меня никто не улыбался. Наконец меня выписали. Никакого спорта. Никаких танцев. Плачу. А плакать нельзя и расстраиваться тоже. У Ярика новая партнерша. Хуже меня. Патлатая, рыжая. Меня утешают. Не важно. Важно другое. Я выбыла, исчезла. Для спорта – ноль. А больше в свои тринадцать ничего не умею. Даже в школе тройки.

Иду по улицам, смотрюсь в отражения витрин. Ищу Алису. Вижу себя. Сарафан бежевый. Торчащие худые ноги в сандалиях. И ручки-палочки. Жаркое краснодарское лето, хочется пить. «Может в кафе? – спрашивает мама. – Пирожное съедим. Не расстраивайся, будешь как все, а это не так уж плохо. Даже хорошо! Времени столько свободного. Новую карьеру построим в другой области». Она улыбается, а я – нет. Молчу. В кафе садимся на диванчик у окна. Заказываем чай. По пирожному. И именно здесь, в этом кафе, она сообщает мне чудесную новость, от которой сердце мое тает: «У тебя будет сестра». Я улыбаюсь: «Тогда ещё по пирожному в честь этого! Хорошо! Хорошо!».

Дома я подошла к зеркалу. И увидела себя. Бледную. Худую. Алиса из Зазеркалья ушла. Исчезла. Навсегда. Сколько не стой, только я. Мои голубые прозрачные глаза и бесцветные ресницы, моим глазам не хватает блеска, а щекам – румянца. Грим мог бы всё исправить, но это привилегия Алисы из Зазеркалья. А её нет. Тогда я сказала себе почти радостно: «Ничего! Будем жить дальше». Подкрасила глаза тушью, алой помадой губы-ниточки и улыбнулась. Сама себе. Раз, два, три, раз, два, три, раз, два, три…

Мама показала кубок с последнего выступления – Ярослав отдал на память. Я поставила его на полку с фотографиями. Поближе к другим грамотам и медалям. Подумала, сестре будет интересно. Вскоре записалась в студию живописи. Для себя, для удовольствия. Танцую под музыку дома, редко. Раз, два, три, раз, два, три…

В ноябре родилась моя сестра Даша. Мама теперь занимается ею. А я английским усиленно, в школе – пятерки. Класс маленький, одиннадцать человек. Общительней стала, что ли. Подружка появилась Аня. Умница. Болтаем с ней обо всем на свете. И друг у меня Фёдор. «Жених», – смеётся папа. Но это конечно не так. Он во дворе нашем живёт. И жил всегда. Я его не замечала просто. Некогда было. Ему скоро четырнадцать. Часто сидит на заборчике у подъезда, болтает ногами. Смешной. Крикнул мне как-то: «Привет, Алиска!». Я от неожиданности в лужу наступила. А она только тоненьким ледком прихватилась. Вот что значит с «треском провалиться!». Мы засмеялись. «Ты куда?» – спрашивает. «На английский», – отвечаю.

Он меня проводил. Потом мы в кино пару раз сходили. И в парк. Он пишет мне СМСки и звонит. Приятно. Единственное – привычка после танцев осталась: зеркала. Ни одно не пропущу, все мои: стекла, витрины, лужи… Знаете, я хочу видеть только себя – улыбающуюся, счастливую. Специально купила весеннее пальто колокольчиком. Красное с капюшоном. Ведь Алиса из Зазеркалья – это я.

Юрий Егоров