Какая поразительная разница! Оказывается, страдаем мы исключительно ради счастья будущих поколений. Мы – лишь навоз, удобряющий почву, из которой впоследствии должны взойти цветы радости для тех, кто будет жить после нас, когда счастье и мир настанут на земле. А нас, в лучшем случае, помянут добрым словом. Вот что предлагает нам взамен вечной жизни материалистическая идея. Какое блестящее решение вопроса о смысле бытия!
Так кому же нам верить, Соне или Ольге? Каждый волен выбрать это для себя сам – таков ответ великого писателя. Но нас, тем не менее, сто с лишним лет склоняли и до сих пор продолжают склонять на сторону Ольги. Г. А. Бялый пишет: «Люди хотят знать, зачем они живут, зачем страдают. Они хотят, чтобы жизнь предстала перед ними не как стихийная необходимость, а как осмысленный процесс. Каждый думает об этом по-своему, но все думают примерно о том же. Когда в "Дяде Ване" Соня мечтает увидеть "жизнь светлую, прекрасную, изящную" в загробном существовании, она все-таки думает о нашей, земной жизни, какой она должна была бы быть».
Какое заблуждение! Нет! Слышите? Нет!! Соня говорит и думает вовсе не о земном! Если бы это было так, весь ее монолог был бы фальшивкой, недостойной того, чтобы им восхищался мир. Про светлое будущее человечества, про рай на земле нам теперь все хорошо известно. Мы очень хорошо знаем, к чему приводят попытки сделать земную жизнь светлой, прекрасной, изящной, «какой она должна бы быть». Ничего, кроме бесчисленных жертв, крови, смерти миллионов людей это не приносит.
В конце 1904 года, уже после смерти Чехова, М. О. Гершензон напишет о нем: «Люди, томившееся в сумерках, полюбили его не за искусство, с которым он изображал эти сумерки, а за то, что он весь был страстная тоска по яркому солнцу, по голубому небу, или, вернее, за то, что он сумел выразить эту тоску, жившую в них самих». Это очень правильные слова, но Чехов, как мне кажется, тосковал все-таки не о лучшем социальном устройстве общества, когда «счастье и мир настанут на земле», а о духовном устроении человека. Не о благах думал он, но о Благодати. Потому что никакие материальные блага не способны изменить человека к лучшему, но лишь Благодатью Духа Святого может он обновиться, очиститься от греха, сделаться светлым, радостным и по-настоящему счастливым.
Нет, господа! Соня говорит не о земной жизни, но о жизни вечной, дарованной нам, грешным и недостойным, самим Спасителем. И в сравнении с нею земная жизнь, какою бы она ни была интересной, разнообразной, богатой впечатлениями – ничтожна, презренна. Соня говорит об этом прямо, искренне, с верою. И не надо искать в простых, сердечных словах ее никакого подтекста. Ради
И все-таки, Г.А. Бялый отчасти прав. Дело в том, что если смирит человек гордыню свою, и душа его обратится к Богу, то пребудет он в раю уже в земной жизни, которая воистину станет для него светлой, прекрасной, изящной уже здесь, на этом свете. Что бы ни творилось вокруг, мир воцарится в сердце его, и услышит он ангелов, и увидит небо в алмазах, ибо истинно сказано:
Мир тебе, дядя Ваня. Нет, не пропала жизнь твоя, и не могла она пропасть, как не пропадает у Бога ни одна живая душа. Успокойся, не рви себе сердце. Послушай, что говорит старая няня: «Все мы у бога приживалы… Никто без дела не сидит, все трудимся!» Вот так и ты трудился, честно трудился для других, близких и не очень близких тебе людей. А это по-божески, по-христиански. Да, ты не был совершенен. Ты осуждал, завидовал, раздражался, и даже палил, куда попало из револьвера. Да, ты не стал ни Шопенгауэром, ни Достоевским, но для Бога это не важно. Для Бога важно, какое у тебя было сердце. А сердце у тебя было доброе.
Я плачу. Я плачу вместе с тобой. Но это не плач о загубленной жизни. Это молитвенный плач о любви, о Боге, о вере, которую мы с тобой потеряли, и которую очень хотим обрести вновь.
Татьяна Творожкова
Полуденное солнце