Красная тетрадь

– Я поняла. Нынешняя ситуация повторяется в истории многократно. НО почему? Что движет всем этим? Неужели за Корониным, Давыдовым и Веревкиным, господами, как я понимаю, совершенно не верящими в Бога, стоит как раз таки Божья воля? Это было бы очень… ну…

– Своеобразно, я согласен. Я, правда, полагаю, что дело в другом. Скорее всего, мы имеем дело с проявлением какого-то природного закона, который действует не на уровне отдельного человека, а как бы это сказать… на племенном, что ли, уровне… Ну, вот, когда славянские языческие племена дозрели до того, чтобы принять одну из монотеистических религий, они ее и приняли. Самоедам же и прибрежным чукчам христианство покамест не нужно. Их низкоорганизованная культура в нем не нуждается. А Ипполит со слов своего друга Ядринцева (он тоже ссыльный народоволец и изучает как раз этих самых чукчей) рассказывал, что тундровые мыши – лемминги, когда их становится слишком много, собираются в стаи, идут к океану и топятся там. Скажи мне, что их ведет? Что заставляет отдельного лемминга окончить свою жизнь? Пламенная идея истинного Бога? Идея освобождения народа? Конечно, нет. Регулирующий закон природы.

– А как же свобода воли, дарованная человеку Господом?

– Вера, Вера! – господин Златовратский предостерегающе поднял палец и лукаво усмехнулся. – О свободе воли и свободном выборе человека между Добром и Злом учил Фома Аквинский. Из нынешних особенно полюбили эту идею католики. Православие, по его собственному утверждению, восходит к древним образцам, и базируется на учении блаженного Августина, который свободу воли как раз отрицал. Ты разве больше не православная? Или, как и опасался отец Михаил, ересь заползла-таки в твою душу?

– Да вечно вы меня путаете, Левонтий Макарович! – Вера с досадой махнула рукой.

В это мгновение в библиотеку вошла черноглазая Айшет с тазиком в руках, ожгла Веру взглядом и сказала:

– Хозяин, вам лекарство пить пора! И еще…

– Поди! – брезгливо и поспешно отмахнулся господин Златовратский. – И унеси это.

Поймав еще один взгляд молодой киргизки, Вера усмехнулась и подмигнула ей, по своему обычаю, обоими глазами. Айшет ничего не сказала, лишь раздула широкие ноздри и выдохнула. В затхлом воздухе библиотеки разлилось медленно затихающее шипение.

– Господи, за что ж она меня так ненавидит-то? – пожала плечами Вера, провожая взглядом Айшет. – ВЫ знаете? Мы ж с ней двух слов никогда не сказали… Право, я иногда даже чай опасаюсь брать у ней из рук – вдруг отравит?

– Вот как? – Златовратский задумался. Видно было, что очевидная каждому неприязнь Айшет к Вере до сих пор ускользала от его внимания. – Тебя это тревожит? Хочешь, я выгоню ее?

– Да Господь с вами, Левонтий Макарович! – удивилась Вера. – Что мне? А Айшет у вас с детства служит. Куда она пойдет? Да Бог с ней!… И что ж… – упрямо возвращаясь к разговору, прерванному появлением Айшет, продолжала женщина. – Получается, что ваш Ипполит и прочие, подобные ему: лишены свободы воли, но за ними – правда и будущее нашего племени?

– По всей видимости, за ними – закон природы, вот все, что я могу сказать с достаточной долей определенности…

Легок на помине, в библиотеку заглянул Коронин.

– Вера Артемьевна, здравствуйте! – поздоровался он. – А я и не знал, что вы у нас, оттого не понял: что это Айшет мечется, как таракан с подпаленными усами? А отчего это вы на меня так смотрите, словно я – не я, а сибирский губернатор?

– Потому что вы, быть может, – закон природы! – честно ответила Вера.

От ее ответа Ипполит Михайлович невольно приосанился, а Златовратский мелко и противно захихикал.

– Терпеть ее не могу! – воскликнула Любочка, на мгновение оторвав взгляд от вышивки.

– Кого? Веру? Отчего ж так? – рассеянно откликнулась Каденька, раскладывавшая на столе какие-то не то рецепты, не то – сигнатуры. – Она, кажется, тебе ничего дурного не сделала…

– Каденька, ну неужели ты сама не замечаешь, какая она ужасная! Глаза у нее, как у змеи, никого не любит, не жалеет, рабочих они на пару с Алешей обманывают и спаивают как могут. Мне Машенька много рассказывала…

– Все, что рассказывает Машенька относительно Веры, я бы рекомендовала тебе делить на четыре. Это раз. Два – относительно «не любит». Все знают, что Вера без памяти любила несчастного Матвея Александровича…

– Это он ее без памяти любил! – вскричала Любочка. – А она… Не прошло и двух лет, как она с Алешей сошлась…

– Четыре. Года, я имею в виду. И кто ж ее за то осудит? В нашем мире, где все подчинено мужчинам, женщине трудно выжить в одиночку. Тем более, у нее – дети. К тому же остяк Алеша стар, и они вместе ведут дела. В их случае легче предположить деловое соглашение, чем что-то иное…

– Господи, мама, ну нельзя же быть такой слепой! – Каденька удивленно подняла голову от рецептов. Все три дочери крайне редко называли ее «мамой». – Зачем ты позволяешь ей приходить к нам?!

– Но она же приходит не ко мне, а к отцу. Они беседуют о римской истории. Это развлекает его…