Красная весна

Вспоминается одесский анекдот. Один из игравших в преферанс, проигравшись в пух и прах, умирает от инфаркта. Компания посылает гонца к жене и поручает гонцу сообщать жене о смерти мужа так, чтобы она не отправилась к праотцам вслед за своим супругом. Дипломатичный гонец говорит:

— Мадам, Исаак Моисеевич… Вы только не волнуйтесь, мадам!

Темпераментная супруга кричит:

— Что случилось?!

Гонец:

— Умоляю Вас, мадам, не волнуйтесь! Исаак Моисеевич…

Супруга (перебивая гонца):

— Что, что с Исааком?

Гонец:

— Он играл в карты.

Супруга:

— Ну?!

Гонец:

— Ну и проиграл!

Супруга:

— О, чтоб он сдох!

Гонец:

— Не волнуйтесь, мадам! Уже!

Александр Зиновьев, сильно поработавший на разрушение СССР, дискредитацию коммунизма и советского образа жизни (чего стоит название одной из его книг: «Хомо советикус» — именно на основе этого названия популяризирован отвратительный перестроечный мем «совок»), раскаявшись под конец жизни, стал рассуждать о постепенном превращении западного общества в человейник, то есть в человеческий муравейник. Мир праху философа! Но интеллектуальная дискуссия не прекращается после смерти интеллектуала, потому можно сказать — не самому Зиновьеву, а его немалочисленным почитателям: «Не волнуйтесь, уже!»

Нор-р-р-мальная жизнь — это и есть человейник, то есть чередование пауз и конвульсий, заложенное в саму антропологическую концепцию непреодолимости злого начала в человеке, необходимости это начало не избывать, а регулировать, подчиняя весьма сомнительной идее некоего условного блага. Какого блага? Ну, например, блага прогресса… Сразу же вспоминаются не худшие строки из «Антимиров» А. Вознесенского: «Все прогрессы реакционны, если рушится человек».

«Рушащийся» человек — это человек, не способный раскрепостить (и уж тем более пробудить) свои высшие творческие способности. Это человек, признавший неискоренимость антропологического и социального Зла. Это человек, отчаянно пытающийся оптимальным образом отрегулировать свои отношения с неистребимым, неискоренимым «злым началом своим». Каким именно? Очень разным. Например, звериным предысторическим. Вот уже и Фрейд по этому поводу высказался, и Юнг. А есть еще неискоренимое социальное зло! А еще есть… О, как их много — модификаций неискоренимого злого начала! И, раз оно таково, надо всё, что можно, отрегулировать. Взнуздать этого неуничтожаемого Зверя! Оседлать его… И ехать на нем… Куда? В сторону еще большей отрегулированности этих же отношений… Ведь именно так формулирует свою задачу нормализаторский гуманизм. Окей! Оседлай зверя, поехали… Едем, давим в себе тоску… А потом… Потом этот самый Зверь сбрасывает седока, скидывает узду и начинает бесчинствовать… Бессмысленная кровавая бойня… миллионы трупов… Вой всеобщего ужаса! Нагулявшись вволю, Зверь устает и позволяет уцелевшим муравекам (если социум превращен в человейник, то элемент его — муравек) снова оседлать себя и продолжить путь… Вплоть до нового часа «Ч», когда седок и всадник поменяются местами и прогрессистский мирный кортеж (гуманисты используют взнузданного Зверя) превратится в оргиастическую кровавую скачку, приносящую человейнику и муравеку урон еще больший, нежели предыдущая скачка. Александр Зиновьев называл советского человека хомо советикусом. Он горделиво повествовал о своем вкладе в дело развала СССР.

Когда СССР развалился, Зиновьев взвыл. И начал рассуждать о скором пришествии ужасного «человейника». Но разве не хомо советикус, осмеянный Зиновьевым, был единственной реальной — осуществленной, явленной человечеству — альтернативой муравеку? Зиновьев не читал Достоевского, подробно описавшего, как именно из людей будет выхолащиваться их человеческая сущность? Как именно норррмальное общество будет превращаться в мир особо продвинутых муравьев, тоскующих, в отличие от нормальных муравьев, по чему-то «этакому». И потому — особо опасных как для самих себя, так и для собственно природного мира, из которого зачем-то эти супермуравьи выделились.

Да что там Достоевский! Мы что, не видели воочию этих супермуравьев, ползающих по городам западного мира? Впрочем, только ли западного? Так ли уж отличаются от западных супермуравьев обитатели азиатских государств, вставших на путь «догоняющей модернизации»? Конечно, супермуравьи в Азии — более голодные и живые. А супермуравьи на Западе — более сытые и сонные. Но, во-первых, это всё равно супермуравьи. А, во-вторых… Раньше или позже азиатские супермуравьи наедятся, сожрут (частично или до конца) западных супермуравьев и воспроизведут те же циклы: тоскливый сон на бегу — конвульсия — новый сон — новая конвульсия… И так вплоть до неизбежного самоуничтожительного финала.