Красная волчица

За плечами Василия котомка, лямки режут плечи. Лыжи глубоко прорезают снег. Разогрелся Василий, расстегнул парку. Вокруг тайга. На ветках толстым слоем лежит снег. Закухтило^[28] лес. Небо высинело морозом. Малыш бредет позади по лыжне. Учует белку, бросится в сторону, а потом опять трусит лыжней.

Забинтованную голову Василия сверлят невеселые думы. «Старик тоже бы не пожалел для меня пули. Зверье, и только. Напакостят, а ответ держать боятся. Никифор волком смотрит. Этот похлеще отца будет. Не только пот, но и кровь из жил выцедит, только дай волю — постарается отомстить».

Василий сдвинул брови, сильней сжал пальму, на которую опирался.

Плотно стоят могучие кедры, будто плечами поддерживают друг друга. На их вершинах кормятся глухари. Малыш залаял, оглянулся на Василия.

— Сейчас пока мясо есть. В другой раз спромышляем.

Ныряя под ветки кедров, Василий стал спускаться с хребта. К вечеру он добрался до зимовья. Захар Данилович обдирал белок.

— А я тебя сегодня не ждал. — Он с тревогой поглядел на повязку. — Болит голова?

— Рана саднит.

— Бирокта приходила, сказывала, как дело было. Ты тоже хорош, голову, как телок, подставил.

— Не ожидал я.

— Куда Кердолю со стариком девали?

— В город увезли. Степан с Дмитрием прямо оттуда придут на зимовье.

Захар Данилович завернул самокрутку.

— Заварили вы кашу.

— Пусть не идут против народа. Мама гостинцы прислала. — Василий развязал котомку и стал выкладывать на стол шаньги, пироги, пышки.

— Корней как там живет?

— Вместе с бабами грамоте учится.

Захар Данилович улыбнулся.

— На што она ему, грамота-то? Или к богу в писари собрался?

— Чем-то надо заниматься. Поклон тебе послал. Велел сходить к Кислому ключу, посмотреть, цело ли, его зимовье.

Никифор опрокинул в волосатый рот стакан спирта, заел соленым груздем и уставился в тарелку с мясом.

— Колдунья и есть…

Имя Ятоки он даже боялся произнести. В деревне только о том и говорили, как она пулю от Василия отвела.

— Если бы не она… Давно бы волки кости Васьки со Степкой обглодали.

Никифору послышались шаги. Он вздрогнул, испуганно огляделся. Никого нет. «Эта ведьма опять где-то тут бродит», — с испугом подумал Никифор. Тогда Ятока как из-под земли появилась, отобрала ружье, нож. До села проводила и только потом куда-то исчезла.

Никифор налил еще стакан спирта.

— Может, хватит, — войдя в горницу, робко попросила жена Фекла. Была она маленькая, как подросток, щупленькая, но проворная, как хорек. И волосы у нее были огненно-рыжие. А лицо с желтизной. Говорила Фекла так, будто из пулемета строчила.

— Не твое дело.

Никифор выпил, шумно понюхал корочку хлеба и, захватив ручищей бороду, задумался. Отец перед отъездом шепнул, чтобы рассчитался с Дмитрием, Степаном и Василием сполна.

— В волчьих капканах передохнете, — скрежетал зубами Никифор. — Самострелов попробуете. Пусть только лето придет. Сейчас бы, да на снегу примет слишком много остается.

Пришла Прасковья Спиридоновна в мохнатой шапке Трофима Пименовича. Не раздеваясь, она тихо подсела к столу.

— Ты чего это, Никифор, выпиваешь? Или праздник сегодня какой?

— Ты бы разделась, маманя, — предложила Фекла свекрови. — Да и пошто шапку-то тятину одела? Люди смеяться станут.

— Я сегодня с Трофимом ночью разговаривала, вот он и велел шапку одеть.

— Откуда он взялся-то?

— Да дома, в уголке сидит. Побегу самовар ставить, голодный, чай.

— Посиди, мама, — проговорил Никифор. У него разрывалось сердце. — Выпей маленько, может, полегчает.

— Разве чуточку.

— До чего гады человека довели, — шумно вздохнул Никифор и налил в принесенную Феклой чашку разведенного спирта.

— Я все-то не буду, немного Трофимушке оставлю.

Прасковья Спиридоновна выпила, гладила себя по груди, покачивала головой и улыбалась младенческой улыбкой. Фекла стояла возле стола, страдальчески смотрела на свекровь и утирала передником слезы. Никифор зло мял бороду.

Глава V

Первый раз в жизни Капитолина так надолго отлучалась из дому. Шла она по улице и не узнавала родной деревни Красноярово. Дома, присыпанные снегом, будто ниже стали. Вот и родной дом. И он стал каким-то другим. Переступила порог. Мать самовар разжигала.

— Доченька, — радостно всплеснула руками Ольга Ивановна.

— Здравствуй, мама.

Ольга Ивановна помогла Капитолине снять котомку, раздеться. Усадила ее в переднем углу.

— Я бы еще побелочила, да собаку рысь покусала.

— Вот беда-то какая. Как там отец-то?

— Здоров.

— Ладно ли спромышляли?

— Хорошо. Десять соболей бог дал. И белок без малого четыреста добыли.

— Слава богу. Ты посиди, я побегу баню затоплю.

Капитолина ходила по дому. Все здесь было привычным, родным. Прошла из горницы в свою комнату. Поправила на постели подушки. Остановилась у окна. За селом виднелся Красный Яр. С хребта к обрыву по сугробам брели сосны. У них она встречалась с Василием. Как это, кажется, давно было. И было ли? Как во сне. Все переболело, осталось где-то в горах, в таежной глухомани.