Красная волчица

При упоминании имени Дмитрия, Буян завизжал, натянул день. Василий вопросительно посмотрел на Сему.

— Что-то, паря, неладно, — забеспокоился Сема. — Давай на поводок его и пошли.

Буян натянул поводок и, задыхаясь, потянул за собой Василия к Соленой речке.

Дул сырой ветер. На Матвеевой горе лаяли собаки. «Хоть бы беды никакой не приключилось», — думала Мария Семеновна. Сколько парней погубили эти горы. Под вечер на другой стороне реки она увидела двух человек. Вроде бы Сема с Василием. Только идут они один за другим и будто несут что-то. Больно защемило сердце.

— Посмотри, Захар, что-то понять ничего не могу.

Захар Данилович подошел к окну, долго всматривался.

— На носилках кого-то несут.

— О господи, — изменилась в лице Мария Семеновна.

Захар Данилович оделся и вышел на угор. Сема с Василием были уже на середине реки. Навстречу им бежала Анна, за ней Ванюшка. Она подбежала к парням, на секунду остановилась и упала на носилки. Дикий крик резанул сердце Захара Даниловича. Из домов выбегали люди и спешили к реке.

Сему с Василием сменили Степан с Максимом. Анна голосила, рвалась к носилкам, но ее силой удерживали женщины.

— Что с ним? — спрашивали мужики.

— Кто-то в спину стрелял, — хмуро ответил Василий. — Потом лежачего добил: пуля через грудь прошла и под ним в земле застряла.

Тело Дмитрия занесли в дом и положили на стол. Никто не заметил, как появилась Прасковья Спиридоновна. Она долго смотрела на сына.

— Спит Митенька. Такой-то ты у меня неспокойный был. Бывало, всю ночь криком кричал.

Прасковья Спиридоновна погладила волосы, убрала с них жухлый лист.

— Некому мне теперь печь грибные пироги, как-то ты их любил. Поди, и не поел перед смертью-то? Так я тебе и напеку на дорогу.

Женщины рыдали, мужчины, насупившись, вышли из-за дома.

— Как же случилось-то? — разговаривала с телом Дмитрия Парасковья Спиридоновна.

— Как?

А было так.

Вечер. Дмитрий заряжает патроны. Ванюшка ему помогает.

— Тятя, я пойду с тобой уточить?

— Завтра тебе в школу. В другой раз.

— А ты куда пойдешь? На Соленую речку? Где ленков ловили?

— Ага.

— Речка уже вскрывается.

— Вода в ней соленая, вот и разъедает. Утки туда и прилетают.

— Крохали?

— Крохали, гоголи, селезни.

— А стрелить ты мне дашь, когда пойдем?

— Зарядим послабей заряды.

— Из двухстволки?

— Из двухстволки. Закончишь школу, ружье куплю. Тридцать второй калибр. Как раз по тебе будет.

Ванюшка от счастья ерзал на стуле.

— Мама, слышишь, тятя мне ружье купит.

— Слышу, — Анна улыбается. Она у печки теребит косачей. — Балует тебя отец.

— И ничего не балует, — возразил Ванюшка; — Вот еще немного подрасту и убью сохатого. Тогда у нас всегда мясо будет…

— У сохатого, паря, ноги длинные, — забивая пистоны, говорит Дмитрий. — Собаку добрую на него надо.

— А у меня Чижик растет. Дядя Захар говорит, зверовой.

— Порода-то хорошая, натаскивать только надо.

Утром Дмитрий перевалил хребет и вышел на Соленую речку. Стиснутая с обеих сторон горами, она, продираясь сквозь камни, ревела на перекатах, пенилась, но на плесах текла спокойно.

Из-за поворота вылетел табунок селезней. Прогремели выстрелы, два селезня ударились о мерзлую землю. Поднял Дмитрий уток, тяжелые, жирные. Начало доброе. Позади треснула ветка, оглянулся: Буян стоит, виновато смотрит.

— А ты зачем пришел? Уток пугать? Марш домой!

Буян отошел немного и лег у дерева, прислушиваясь, куда хозяин пойдет.

Дмитрий прошел немного, поднялся на склон сопки, у подножья которой бежала речка, и сел на колодину под развесистой елкой. Внизу рокотала речка. Он услышал свист крыльев. Из-за поворота прямо на него летели два крохаля. Вскинул Дмитрий ружье, толчок в плечо, и — крохаль камнем упал в заросли. Дмитрий спустился к реке, нашел птицу и пошел берегом. Налетали утки, он стрелял их и шел дальше. Так прошло немало времени. Вдруг впереди раздался выстрел, и Дмитрий на поляне увидел Никифора.

— Здорово живем, — поздоровался Дмитрий,

— Здорово, — недружелюбно ответил Никифор.

— Много спромышлял?

— Штук десять. Да две унесло. — Никифор привязал уток к поняге и надел ее.

— Что-то тебя, братец, не видно. Все от людей хоронишься.

— От родного брата. — Никифор блеснул глазами. — На всю тайгу осрамил.

— Что пенять на меня. Я же вам говорил. Ты думаешь мне легко. Ведь какой бы ни был, а отец.

— Жалко стало. Кто же его в тюрьму упрятал, раззор семье сделал? Может, не ты, а кто другой?

— Сам он в нее лез, и ты помогал. Не пойму ни тебя, ни отца. Все в доме есть, а еще зачем-то гребете. Хорошо бы честным трудом, так нет, с бандитом Кердолей связались. Тебе-то пора одуматься. Жить-то придется при Советской власти.

Никифор в одной руке держал ружье, второй теребил бороду, в которой желтела хвоя, и тяжелым взглядом смотрел вдаль.

— А я, может быть, хочу жить по-своему, без ваших Советов.

— Интересно, как. это ты думаешь жить, — усмехнулся Дмитрий. — Рано или поздно все равно придешь ко мне в Госторг.

— Сдохну, но не приду. И за отца ты еще расплатишься.

— Войну объявишь? Дурак ты, Никифор, честное слово. Дороги к старому не будет, запомни. Что мы не успеем сделать, ребята подрастут, доделают.