— Д'Онненкур. Он волновался, что ты не отвечаешь по мобильнику.
Маргарет продолжала энергично взбивать яйца и в то же время следила за огнем.
— Аккумулятор в мобильнике, наверное, сел. Он что, звонил на домашний?
— Да, час назад. Габриэль успокоился, когда узнал, что мы находимся в Париже. Я сказала, что ты перезвонишь, как проснешься. Есть хочешь?
— Нет. Если мне сейчас что-то и нужно, то это таблетка аспирина. Голова раскалывается, тело ломит. А ты себя как чувствуешь?
Маргарет бросила на сковородку кусочек сливочного масла — оно зашипело и сразу растаяло, добавила щепотку соли и выплеснула на горячую поверхность содержимое большой миски. Вскоре яйца загустели, и она принялась сноровисто перемешивать их деревянной лопаткой.
— Тело до сих пор ноет, но двенадцать часов сна и душ очень помогли. Полагаю, душ и тебе не повредит. Обязательно съешь что-нибудь, если собираешься принимать анальгетики.
— Что ты готовишь?
— Омлет и сосиски. В твоем холодильнике выбор небогатый. С тобой поделиться?
— Ох, аппетит просыпается. Я быстренько в душ, и будем есть!
— Не торопись, приводи себя в порядок.
Их удивило и местоположение, и аскетизм жилища д'Онненкура. Его квартира располагалась в старинном доме, стоявшем на улице Сен-Винсент, позади базилики Сакре-Кёр. Маленькая прихожая, затем длинный узкий коридор, погруженный в полумрак. Почти никаких украшений по стенам.
— Прошу прощения, но мне лучше идти первому, — извинился д'Онненкур.
Гостиная была просторной, светлой и холодной. Вся меблировка состояла из огромного стола, занимавшего центр комнаты, и двух стульев. Взгляды гостей притягивали роскошные драпировки на окнах. На столе лежали четыре пергаментных свитка.
Все документы были написаны на древнееврейском языке, но разными почерками. Очевидно, они являлись результатом работы различных писцов. Несмотря на древность пергаментов, буквы сохранили весь свой блеск, точно их нанесли на кожу только накануне. Человек невежественный мог бы подумать, что перед ним фальшивка, новодел, однако Маргарет понимала, что весь секрет — в великолепном качестве старинных чернил.
Габриэля д'Онненкура с детства учили владеть своими чувствами и никогда не переходить известных пределов, но на его лице отражался подлинный восторг, а сине-серые глаза лучились гордостью. Слова он изрекал торжественно, словно оратор, сообщающий важную новость избранному кругу слушателей:
— Перед вами, как бы невероятно это ни прозвучало, полная генеалогия семейств rex deus.
Габриэль воздел правую ладонь, тем самым дозволяя своим гостям приблизиться к сокровищу, которое он так долго мечтал заполучить.
Они подошли к столу, и Маргарет почувствовала дуновение времени, которое сохранилось в древних пергаментах. Подушечками пальцев она прошлась по краешку одной из рукописей и ощутила нежность материала.
Внимание исследовательницы привлек третий свиток. На ощупь он казался намного грубее других, да и чернила на нем выцвели и не блестели. Видимо, в их состав входила какая-то кислота. Кое-где кожа потрескалась, на пергаменте даже были дыры.
Теперь Маргарет охватило и возбуждение. Она вдыхала запах старой кожи, словно наслаждаясь ароматом духов. Это был запах столетий.
— Так что же здесь написано? — спросил Пьер.
— Самым древним является вот этот свиток, — указал перстом Габриэль. — В нем содержится предыстория династий библейских царей, так называемых семейств rex deus. Вон в том приведен перечень нескольких поколений моей семьи, которая ведет свой род от первосвященника Садока. Здесь собраны сведения вплоть до начала шестого века по христианскому летоисчислению. Эти два пергамента покинули Израиль вместе с моими предками, когда легионы Тита разрушили Иерусалим и произошло рассеяние. Третьим по хронологии оказался этот свиток, — сказал д'Онненкур, указывая на самый грубый и поврежденный документ. — Времена тогда были очень суровые. Британские историки, кажется, именуют их the dark ages, то есть темные века. — Габриэль покосился на Маргарет: — Полагаю, моему предку было сложно отыскать пергамент лучшего качества и не столь вредоносные чернила. Посмотрите, кожа разъедена. — Д'Онненкур указал на место, где кислота проделала в листе дыру. — Все-таки ценность этого свитка необычайно велика. Моя матушка говорила, что слышала от своей матери, которой, в свою очередь, рассказал об этом ее дед, что в те трудные времена многие семейства утратили память о своем происхождении и все документы, свидетельствующие об этом. Четвертый пергамент составлен позднее других, хотя и ему уже более трехсот лет. В этот документ вписаны последние тринадцать представителей моего рода, включая и матушку. Как видите, он заполнен лишь наполовину. Последние строки были вписаны моей матерью. — Габриэль указал, какие именно.
— Невероятно! — непроизвольно воскликнула Маргарет.
Она будто забыла, на каком свете находится, переходила от одного свитка к другому, не отрывая взгляда от букв.