Красноармеец

Документы вернули, и я сразу стал работать. Свежая информация по немцам на передовой ушла в штаб армии, они сравнивали её с информацией двухнедельной давности. Изменений хватало, вот и осваивали данные. Артиллеристы готовились накрыть цели, авиация также получала данные, пока информация свежая. Понятно, что эти две недели наша войсковая разведка тоже работала, что-то выяснили, что-то нет, но у меня-то информация полная, а не отрывочная по разным участкам на передовой. Три дня не прошли – пролетели.

Мой «шторьх», тот второй, на котором мы прилетели, обслужили, покрасили, нанесли звёзды и ввели в штат авиаэскадрильи, а то там всего четыре машины осталось: две потеряли, включая точно такой же «шторьх». К сожалению, моё сообщение о поддельном партизанском отряде запоздало, очередной самолёт отбыл с грузом и не вернулся. А второй, как раз прошлый трофей, просто сбили, когда он вёл корректировку артиллерийского огня – да, эскадрилья и такие работы выполняла. Теперь в составе эскадрильи пять машин.

И вот, когда я отсыпался в землянке после ночной работы (а находился я не на передовой, а при штабе армии), меня срочно поднял дежурный. На ходу приводя форму в порядок, я поспешил за посыльным к штабу. Время час дня, тепло, почки набухают, стоят первые дни мая. Привычно козыряя офицерам штаба, я спустился в общий зал оперативного отдела, но меня дёрнули дальше. Оказалось, командарм находился, не у себя, а у особистов, это другая штабная землянка.

Войдя, я козырнул и скосил взгляд на знакомую личность. Похоже, из-за неё меня и вызвали.

– Ты её знаешь? – прямо спросил Михайлов.

– Да, товарищ генерал, вместе служили в одной из дивизий на Брянском фронте. Общались.

– Ясно. Поговорите, девушке есть что сказать.

На стуле сидела Анна, тот старший военфельдшер, с которой у нас были отношения и которую зимой сорок первого – сорок второго срочно куда-то перевели. Под ногами – большая корзина, прикрытая вышитым полотенцем. Она была в форме капитана медицинской службы, которая сидела на ней отлично, да и сама Анна красавицей была.

– Здравствуй, Анна, – поздоровался я.

А что, полтора года не виделись, считай, чужой человек.

Она так же спокойно поздоровалась:

– Здравствуй, Герман. Идём, прогуляемся.

Подхватив явно тяжёлую корзину, Анна направилась на выход, а при моей попытке помочь взглянула на меня так, что я отступил. Михайлов и начальник Особого отдела нашей армии с интересом следили за происходящим, но молчали.

Пройдя по тропинке мимо зениток, мы двинули дальше. Там медсанбат в пяти километрах, но до него мы не дошли. Анна вдруг остановилась, поставила корзину на землю и, откинув полотенце, достала из неё малыша в распашонке. Я во все глаза глядел на них, а Анна, баюкая захныкавшего младенца, двинула дальше. Очнувшись от ступора, я подхватил корзину и, догнав девушку, стал с подозрением вглядываться в лицо малыша. Подозрения перерастали в уверенность.

– Мой.

– Твой. Сашей назвала.

– Мальчик?

– Мальчик. Прошлой осенью родился, девятого числа. Восемь месяцев ему скоро будет. Ползает уже.

– Анна, что случилось? – прямо спросил я.

Она так крепко прижимала к себе малыша, словно боялась, что его отберут. Я был заинтригован.

– Муж мой вернулся. Зимой ещё бежал из плена. Плох он, медкомиссия списала подчистую, нужно ухаживать. Ребёнка он не принял. Меня простил, а его видеть не хочет. А я не могу его бросить.

– Кого?

– Обоих, – подумав, сказала она и вздохнула, садясь на скамейку. У нас эту скамейку Камчаткой прозвали, тут обычно парочки сидели.

Расстегнув форму, Анна стала кормить малыша грудью, а я стоял рядом, терпеливо ожидая ответа. Впрочем, я уже понимал, к чему дело идёт, иначе она бы тут не появилась.

– Я уже подала рапорт об уходе со службы, если не дадут, попробую перевестись в тыл, в какой-нибудь госпиталь, где смогу ухаживать за мужем. У него никого, кроме меня, нет, и у меня мама погибла прошлой зимой, одна я осталась. А у нашего сына есть ещё отец, это ты. Я хочу, чтобы он побыл у тебя, пока я с мужем, потом заберу его. Что скажешь?

Говорила она, не поднимая головы от ребёнка. Я с интересом наблюдал за кормлением и тем, как она прикрыла пальцем уголок губы малыша, чтобы он не всасывал воздух. Вообще, Анна стала ещё более ослепительной красоткой, грудь налилась, фигура стала обалденной. Но раз она приехала, значит, сделала свой выбор.

Впрочем, как женщина она меня не особо интересовала. Так, на прощание, я был не прочь с ней в палатке побывать, но вообще у меня есть с кем там бывать. Одна из двух врачей, вывезенных мной из немецкого тыла, эти три дня вполне охотно со мной встречалась, да и подарки мелкие любила. И пусть она уровнем пониже Анны, не такая красотка, но в постели – бомба, что даже лучше.