Красноармейцы

После спортгородка бывал у нас политчас. Шли мы на ленполянку и здесь отдыхали после «бревна» и «заборов».

На ленполянке был оборудован летний клуб — ленпалатка. Здесь была главная штаб-квартира политрука Горовского и Вани Фуражкина с ячейкой. К тому времени был у нас и другой политрук Аркадьев, веселый рабочий парень, главный организатор вечеров самодеятельности и завзятый гармонист.

Кроме школьной ленпалатки был еще полковой клуб, с читальней, библиотекой и кабинетами. Почти как в городском помещении. Это было лучшее здание в лагере. Комсостав жил в маленьких легких хибарках. Казалось, дунешь — и улетит хибарка… Недаром однажды после сильного дождя пришел к нам весь мокрый политрук Аркадьев и жаловался, что его «вымыло» из хибарки.

Была еще открытая сцена с кинобудкой. Здесь устраивались полковые собрания, и чуть ли не каждый вечер шли кинофильмы.

Первые практические

Занятия становились все серьезнее. Усложнялась и партработа. Пулеметчики наши уехали в Быково на пулеметные сборы.

В каждой палатке, а их было у нас больше сорока, надо было избрать палаточника. Палаточник был культруководителем палатки. Читал газеты, разъяснял все непонятное, проводил беседы. Палаточниками стали почти все комсомольцы. Мы с ними занимались, указывали, как отвечать на вопросы. А по вечерам часто собиралось человек десять и уходило на луг. Здесь на траве, под огромным куполом темного ночного неба, истыканного золотыми звездочками, вели мы долгие разговоры.

— Как сейчас во Франции? — начинал Цыганков. Маленький член ЦИКа интересовался международными вопросами.

Говорили и о Франции, и об англичанах. А потом Цыганков рассказывал о заседаниях своих циковских и моссоветовских. Был он простой, как и раньше. И ни одним жестом не пытался показать свое «высокое звание».

Переходили на школьные вопросы. Со школьных на свои домашние. Сатаров всегда заводил разговор о том, как житься хорошо будет, когда все в сельскохозяйственные артели пойдут. И так долго-долго сидели и говорили мы. Потом замолкали и смотрели, как в небе мерцали звезды. Под грибом в лагере стоял часовой и тоже глядел в ночное небо.

…Сон был крепок, как никогда. Особенно крепок после тактических занятий. Тактические занятия бывали у нас через день. Ранним утром вставал полк. Наскоро ополаскивали лица, пили чай, съедали что-нибудь горячее — и в поле, в лес, километров за десять. Там полк разделялся. Школа была в наступлении. Батальон в обороне. Или наоборот…

Ильиченко собирал всех командиров. Объяснял им боевую задачу, и школа шла в бой. Разбивались на роты, взводы, отделения. Ползли, перебегали, палили из пулемета. И наконец лихой атакой выбивали врага.

Каждый из нас по очереди бывал отделкомом. Приятно было вести вперед отделение и знать, что от твоей команды зависит, может быть, исход дела.

Как всегда, несчастье вышло с Капернаутом. Он командовал отделением. Мы шли в атаку. Вдруг в самый решительный момент у отделкома развязалась обмотка, и он на полном виду у противника сел перевязывать ее.

— Капернаут, брось, — шипели мы, — не демаскируй[8] нас. — Но он был невозмутим.

Тогда, бросив своего незадачливого командира, под командой Федьки Чернова побежали мы вперед. После боя все собирались в кружок и разбирали занятие. Только некоторые ползали по окрестностям в поисках потерянных топоров и лопат…

Здесь на разборе бывала жестокая сеча. Один на другого наскакивал, указывал на ошибки, крыл вовсю. Больше всех крыл Ильиченко. Он не упускал ни одного промаха.

Любили мы оборону. Окопаешься, укроешься и лежишь на солнышке в ожидании наступления, а потом часа через три мчись в контратаку. Но и тут бывали казусы.

Дыркин и Нейфельд разогрелись на солнышке и уснули. А были они в охранении. Так их сонных и взяли в плен. Стыдили их всем полком. И не одна частушка ехидная ходила о героях…

Усталые, с песнями возвращались в лагерь и здесь набрасывались на обед. После целого дня, проведенного на воздухе, обед казался особенно вкусным.

Тяжелы были только дождливые дни, когда в дождь, по страшной грязи, мокрые и разбухшие, вели мы наши боевые занятия. Но таких дней было немного.

На стрельбу

Начшколы Диванов выработал точный план занятий.

Кроме тактических через день мы начали ходить на большое стрельбище, километра за четыре от лагеря.

— Тактика, стрельба и политзанятия, — сказал Диванов, — вот главные основы нашей учебы. Плох тот боец, который не умеет стрелять.

Стрельбище заняло почетное место в нашей лагерной жизни. Раным-рано подымается полковая школа. Сегодня стрельба. В полном снаряжении выходят курсанты из лагеря. Еще спят в соседних палатках. По лагерю проходят тихо. Только вышли в поле, и утреннюю тишину вспугнула первая песня. С песнями все еще туго, очень туго. До сих пор предпочитают «Дуню» всякой новой хорошей песне. Но теперь уж пошли в ход песни собственного изготовления. С правого к левому флангу переливается: