Читаем Красное колесо. Узел 1. Август Четырнадцатого. Книга 1 полностью

Но Воротынцев отклонил, рискуя разладить откровенный разговор: он не умел пить прежде дела, это была в нём черта не русская. Он пил, только когда уже всё хорошо, облажено, удачно. Да и не утром.

Крымов кулаком рюмку обнял:

– Офицер должен быть смел: перед врагом. Перед начальством. И перед водкой. Без этих трёх – нет офицера.

Выпил один. Насупился. Но об Артамонове всё-таки досказывал. Действительно, в 1-м корпусе не хватает двух полков, так ведь и у всех чего-то не хватает, все некомплектны. Но Артамонов вывел из того, что и вообще воевать не может. Очень гладко болтает, «на наступление я отвечу наступлением»! А главное – врун! Что со вруном делать? Морду набить? На дуэль вызвать? Оттого-то Крымов и ездил к Мартосу, договорился: оттуда взять колонну и наступать на Сольдау с востока. И Мартос – нашёл. Но тут немцы сами Сольдау бросили.

Воротынцев опять кавалерию зацепил: не так используется, сведена на обеспечение да на фланги. Главное, все генералы: Жилинский – от кавалерии, Орановский – от кавалерии, Ренненкампф – от кавалерии, Самсонов – от кавалерии…

– Самсонова – не трогать! – приказал Крымов. – И о кавалерии, не понимая, не рассуждать! Был приказ – отрезать немцев от Вислы. А теперь – конечно, уже не переведёшь.

Выпил сам вторую смаху и сердито объяснял, что кавалерия – хорошая, и бои ведёт серьёзные, и потери большие. Скачи на каменные здания да на самокатчиков! А вот – не слаживается. Районы ей меняют, направления переменяют, по три раза через одну речку переправляться, задачи – незахватные, где-то в тылу железнодорожные узлы разваливать, потом не надо…

Но Воротынцев своё:

– Вот, вот! Не умеем мы конницы использовать. А у Ренненкампфа? А что Хан Нахичеванский, знаете?

– А что? – готовно насторожился Крымов.

И последнее, что из Ставки вёз в голове, чем неуместно было расстраивать Самсонова, сейчас тут рассказал. Про позор Хана, про Каушен… Да чтоб и этот не задавался с конницей.

– …С такими потерями, хоть взяла кавалерия переправы через Инстер. Но на ночь – Хан увёл свою кавалерию на восток для спокойного ночлега. И те переправы тоже отдал.

Крымов супился, как будто его оскорбили.

Но и это не всё. Воротынцев ещё додавал:

– А у немцев – всего одна конная дивизия…

– Да конные полки при корпусах.

– То – другое. И этой одной дивизии Хан не мог рядом с собой просвет закрыть, и она – рядом с ним! – в сталупененском бою, 4-го августа, обошла 20-й корпус сзади, растрепала пехотную дивизию – и так же благополучно ушла.

– Сноб гвардейский! – налился Крымов. – Удушить!

– Для чего ж и конница, если не для таких боёв? Когда ж ей и рейды делать! У Ренненкампфа пять кавалерийских, у Самсонова три – да котлету из Восточной Пруссии можно было сделать! А у нас кавалерия жмётся к линии пехоты. Ренненкампф после Гумбинена не только не преследовал, но не знает, куда немецкие корпуса подевались. Доложил, что корпус Франсуа разбит, а Макензена потрёпан, – что-то мало правдоподобно.

– Но – побил их?

– Я не уверен. Я из Ставки уехал на том, что ничего не понятно: куда корпуса делись?

Нет, русского обряда не обойти – начиная с третьей пришлось пить вместе. Что с Крымовым их объединяло, то поняли они друг во друге: что в этой кампании не для себя лично искали.

От кавалерии – к артиллерии, тоже не обойти.

– Это мы в Японскую поняли, что будущая война вся будет огнём решаться, что нужна тяжёлая артиллерия, нужно гаубиц много, а сделали – немцы, не мы. У нас на корпус 108 орудий, у них – 160, и каких? Потому что у нас на армию всегда «крайний недостаток средств», на армию денег нет. Они хотят победы и славы, не потратясь.

– Да Дума деньги вроде предлагала, – неожиданно подал Крымов, хотя от него такое не ждалось. – И обвиняла военное министерство, что это оно мало требует средств.

Да может и так, за всей газетной болтовнёй не уследишь. Но этой весной читал Воротынцев и так:

– Дума голосовала против военного бюджета и против большой программы. Есть у них такой… Ш… Шингарёв – он выступал: милитаризация бюджета? а за миллионами потом пойдут миллиарды?.. Пожил бы на офицерское жалованье.

Ну, Крымов – читатель не слишком напряжённый:

– Может и так. У Думы семь пятниц.

– Нет, программу Дума приняла, но – против кадетов. Да ведь считается, что дух войска решает всё, – и Суворов так считал, и Драгомиров… и Толстой… Зачем же на оружие тратиться?.. А что в крепостях стоит? – чуть не единороги! есть на чёрном порохе стреляют!

Никакого значения и действия не имело – доказывать это всё Крымову. Но были вопросы, где не мог Воротынцев остановиться. Да с этой водкой только вот и начни, и начни. Крымов наливал по следующей:

– Да теперь и сами крепости разбазарили, – пожалел.

Вот уж нисколько горячности ему не передалось: всё такое подобное он знал-перезнал, кивал ему согласно, как закону природы.

Всё больше дружественели они, Александр Михалыч да Георгий Михалыч, дальше и на «ты». (Не спешил бы Воротынцев на «ты», но и тут уклониться не мог, русский обряд.) Не шли к Артамонову, сидели за завтраком лишнее.

Перейти на страницу:

Все книги серии Солженицын А.И. Собрание сочинений в 30 томах

В круге первом
В круге первом

Во втором томе 30-томного Собрания сочинений печатается роман «В круге первом». В «Божественной комедии» Данте поместил в «круг первый», самый легкий круг Ада, античных мудрецов. У Солженицына заключенные инженеры и ученые свезены из разных лагерей в спецтюрьму – научно-исследовательский институт, прозванный «шарашкой», где разрабатывают секретную телефонию, государственный заказ. Плотное действие романа умещается всего в три декабрьских дня 1949 года и разворачивается, помимо «шарашки», в кабинете министра Госбезопасности, в студенческом общежитии, на даче Сталина, и на просторах Подмосковья, и на «приеме» в доме сталинского вельможи, и в арестных боксах Лубянки. Динамичный сюжет развивается вокруг поиска дипломата, выдавшего государственную тайну. Переплетение ярких характеров, недюжинных умов, любовная тяга к вольным сотрудницам института, споры и раздумья о судьбах России, о нравственной позиции и личном участии каждого в истории страны.А.И.Солженицын задумал роман в 1948–1949 гг., будучи заключенным в спецтюрьме в Марфино под Москвой. Начал писать в 1955-м, последнюю редакцию сделал в 1968-м, посвятил «друзьям по шарашке».

Александр Исаевич Солженицын

Проза / Историческая проза / Классическая проза / Русская классическая проза
Раковый корпус
Раковый корпус

В третьем томе 30-томного Собрания сочинений печатается повесть «Раковый корпус». Сосланный «навечно» в казахский аул после отбытия 8-летнего заключения, больной раком Солженицын получает разрешение пройти курс лечения в онкологическом диспансере Ташкента. Там, летом 1954 года, и задумана повесть. Замысел лежал без движения почти 10 лет. Начав писать в 1963 году, автор вплотную работал над повестью с осени 1965 до осени 1967 года. Попытки «Нового мира» Твардовского напечатать «Раковый корпус» были твердо пресечены властями, но текст распространился в Самиздате и в 1968 году был опубликован по-русски за границей. Переведен практически на все европейские языки и на ряд азиатских. На родине впервые напечатан в 1990.В основе повести – личный опыт и наблюдения автора. Больные «ракового корпуса» – люди со всех концов огромной страны, изо всех социальных слоев. Читатель становится свидетелем борения с болезнью, попыток осмысления жизни и смерти; с волнением следит за робкой сменой общественной обстановки после смерти Сталина, когда страна будто начала обретать сознание после страшной болезни. В героях повести, населяющих одну больничную палату, воплощены боль и надежды России.

Александр Исаевич Солженицын

Проза / Классическая проза / Классическая проза ХX века
Архипелаг ГУЛАГ. Книга 1
Архипелаг ГУЛАГ. Книга 1

В 4-5-6-м томах Собрания сочинений печатается «Архипелаг ГУЛАГ» – всемирно известная эпопея, вскрывающая смысл и содержание репрессивной политики в СССР от ранне-советских ленинских лет до хрущёвских (1918–1956). Это художественное исследование, переведенное на десятки языков, показало с разительной ясностью весь дьявольский механизм уничтожения собственного народа. Книга основана на огромном фактическом материале, в том числе – на сотнях личных свидетельств. Прослеживается судьба жертвы: арест, мясорубка следствия, комедия «суда», приговор, смертная казнь, а для тех, кто избежал её, – годы непосильного, изнурительного труда; внутренняя жизнь заключённого – «душа и колючая проволока», быт в лагерях (исправительно-трудовых и каторжных), этапы с острова на остров Архипелага, лагерные восстания, ссылка, послелагерная воля.В том 4-й вошли части Первая: «Тюремная промышленность» и Вторая: «Вечное движение».

Александр Исаевич Солженицын

Проза / Русская классическая проза

Похожие книги