Читаем Красное колесо. Узел 3. Март Семнадцатого. Книга 3 полностью

«Повелеваем всем гражданам подчиниться Временному правительству…» вызвало новый спор: как квалифицировать Временное правительство? Всем хотелось написать «возникшее по воле народа». Но ещё за завтраком Керенский резко протестовал: он не мог допустить, что правительство имущих классов возникло по воле народа. Родзянко же хотел: «возникшее по почину Государственной Думы», так настаивал и Шульгин. Да третье серьёзное было придумать и вовсе трудно.

Набоков сел за парту девочки Путятиных и превосходным почерком переписал проект.

Затем – пригласили в классную комнату великого князя. От него возражений не ждали.

Он опёрся о парту, прочёл, не беря в руки.

И сконфуженно попросил: заменить императорское «Мы» на простое «я» с маленькой буквы. И слово «повелеваю» заменить на «прошу».

И потом… где же тут упоминание Бога?

Не тем были головы составителей заняты, не только спешили, но просто забыли: Бога? Да, надо же Бога.

И вставили: «призывая благословение Божие…».

Значит, ещё раз переписали, да два экземпляра. На школьной бумаге, в одну линейку.

Уже серело в комнате, скоро свет зажигать.

Тут снова приехали князь Львов, Родзянко и Керенский, желавший проследить до конца.

Снова позвали великого князя.

Он взял перо путятинского сына-гимназиста, сел за маленький столик, подписал:

«Михаил».

Все были овеяны важностью момента.

Уж теперь-то наверняка он был не император – и Родзянко охватил его лапистыми руками, целуя.

А Керенский снова воскликнул:

– Ваше Императорское Высочество, вы – благородный человек!

384

Свои ж большевики не дают Шляпникову начать восстание.

Так восставать дальше? – или не восставать? Свергать буржуазное правительство или не свергать? И если свергать – то теперь же, пока оно ещё дохнýть не успело, ещё не расселись министры? или повременить, пока больше соберём оружия и сил?

Вчерашнюю листовку, так страстно составленную с выборгским райкомом – «вся власть Совету!», – не только Исполком не одобрил, но запретил её собственный же большевицкий Петербургский комитет. Ну, не ожидал Шляпников!

На сегодня днём он потребовал решающего заседания ПК. Сам кинулся пока в Таврический: давайте же обсудим на ИК вчерашнее поведение Керенского! давайте припечатаем этого арлекина! Нет, меньшевики трусили включить в повестку. Вместо этого посадили Шляпникова отбывать дежурство по ИК – принимать делегации, посетителей. Теперь и не поспеть к началу заседания ПК. Послал Молотова с Залуцким вперёд – делать доклад от БЦК. Договорились держаться так: если даже к немедленному восстанию не призываем (хотя неправильно!), то – никакого доверия правительству крупной буржуазии! агитировать за создание истинно-революционного правительства!

Сам пока дежурил по ИК, дежурный имеет право отвечать, не советуясь с Исполкомом. Пришли от Озерков и 1-го Парголова: можно нам отдельную милицию создавать? Конечно, создавайте. А где оружие брать? Реквизируйте, где можете, от Совета не ждите. А начнутся работы – можно с работы уходить? Валяйте. А кто будет день оплачивать? Заставим капиталистов!

Потом помчал на Биржу труда, на ПК. Надо было войти с переулка в неказистую магазинную дверь, насквозь через магазин, потом по пыльным лестницам подняться на самый верхний этаж, почти на чердак, ещё и здесь пройти несколько затхлых канцелярских комнат под низким скошенным потолком – и только тогда добраться до комнаты заседаний, захваченной Политикусом для ПК.

Само это загнанное, жалкое, пыльное помещение показывало, до чего же большевицкая партия оказалась робка, безсильна и оттёрта. Это особенно ударяло после кипения Таврического и просторной воли уличных толп.

И что ж тут были за вожди? Им как будто и место было вот тут, на чердаке. Сидели вокруг непокрытого длинного стола и на лавках под скошенными стенами. Было человек десятка полтора. Седовласый, седоусый Стучка, порядочный, однако, хмырь. Феодосий Кривобоков, он же Невский, – волосы как подвитые, а взгляд довольно бараний. Косоглазый самоуверенный Шмидт. А обиходливый Политикус председательствовал, очень хорошо себя чувствовал и даже весело острил теперь.

Доклад Молотова уже кончился, теперь в прениях занудно городил безликий Авилов меньшевицкую чушь: что мы переживаем революцию буржуазную и потому задача пролетариата – полностью и честно поддерживать Временное правительство. Он всё время цитировал Маркса-Энгельса, – и только одно хотелось у него спросить: а где ты был, когда мы гоняли по Питеру от филёров и гремели всеобщей стачкой? А сейчас вы тут уселись благополучно рядком: поддерживать Временное правительство, «постольку-поскольку» его действия будут соответствовать интересам пролетариата. (Да конечно же не будут!) Мол, нецелесообразно убивать корову, не выдоив из неё молока.

Насчёт коровы – так, а не видите вы сути дела.

Перейти на страницу:

Все книги серии Солженицын А.И. Собрание сочинений в 30 томах

В круге первом
В круге первом

Во втором томе 30-томного Собрания сочинений печатается роман «В круге первом». В «Божественной комедии» Данте поместил в «круг первый», самый легкий круг Ада, античных мудрецов. У Солженицына заключенные инженеры и ученые свезены из разных лагерей в спецтюрьму – научно-исследовательский институт, прозванный «шарашкой», где разрабатывают секретную телефонию, государственный заказ. Плотное действие романа умещается всего в три декабрьских дня 1949 года и разворачивается, помимо «шарашки», в кабинете министра Госбезопасности, в студенческом общежитии, на даче Сталина, и на просторах Подмосковья, и на «приеме» в доме сталинского вельможи, и в арестных боксах Лубянки. Динамичный сюжет развивается вокруг поиска дипломата, выдавшего государственную тайну. Переплетение ярких характеров, недюжинных умов, любовная тяга к вольным сотрудницам института, споры и раздумья о судьбах России, о нравственной позиции и личном участии каждого в истории страны.А.И.Солженицын задумал роман в 1948–1949 гг., будучи заключенным в спецтюрьме в Марфино под Москвой. Начал писать в 1955-м, последнюю редакцию сделал в 1968-м, посвятил «друзьям по шарашке».

Александр Исаевич Солженицын

Проза / Историческая проза / Классическая проза / Русская классическая проза
Раковый корпус
Раковый корпус

В третьем томе 30-томного Собрания сочинений печатается повесть «Раковый корпус». Сосланный «навечно» в казахский аул после отбытия 8-летнего заключения, больной раком Солженицын получает разрешение пройти курс лечения в онкологическом диспансере Ташкента. Там, летом 1954 года, и задумана повесть. Замысел лежал без движения почти 10 лет. Начав писать в 1963 году, автор вплотную работал над повестью с осени 1965 до осени 1967 года. Попытки «Нового мира» Твардовского напечатать «Раковый корпус» были твердо пресечены властями, но текст распространился в Самиздате и в 1968 году был опубликован по-русски за границей. Переведен практически на все европейские языки и на ряд азиатских. На родине впервые напечатан в 1990.В основе повести – личный опыт и наблюдения автора. Больные «ракового корпуса» – люди со всех концов огромной страны, изо всех социальных слоев. Читатель становится свидетелем борения с болезнью, попыток осмысления жизни и смерти; с волнением следит за робкой сменой общественной обстановки после смерти Сталина, когда страна будто начала обретать сознание после страшной болезни. В героях повести, населяющих одну больничную палату, воплощены боль и надежды России.

Александр Исаевич Солженицын

Проза / Классическая проза / Классическая проза ХX века
Архипелаг ГУЛАГ. Книга 1
Архипелаг ГУЛАГ. Книга 1

В 4-5-6-м томах Собрания сочинений печатается «Архипелаг ГУЛАГ» – всемирно известная эпопея, вскрывающая смысл и содержание репрессивной политики в СССР от ранне-советских ленинских лет до хрущёвских (1918–1956). Это художественное исследование, переведенное на десятки языков, показало с разительной ясностью весь дьявольский механизм уничтожения собственного народа. Книга основана на огромном фактическом материале, в том числе – на сотнях личных свидетельств. Прослеживается судьба жертвы: арест, мясорубка следствия, комедия «суда», приговор, смертная казнь, а для тех, кто избежал её, – годы непосильного, изнурительного труда; внутренняя жизнь заключённого – «душа и колючая проволока», быт в лагерях (исправительно-трудовых и каторжных), этапы с острова на остров Архипелага, лагерные восстания, ссылка, послелагерная воля.В том 4-й вошли части Первая: «Тюремная промышленность» и Вторая: «Вечное движение».

Александр Исаевич Солженицын

Проза / Русская классическая проза

Похожие книги