Красное колесо. Узел 3. Март Семнадцатого. Книга 3

Исполнительный Комитет тоже сегодня перебрался на новое место – в комнату близ Белого зала, по пути в Полуциркульный. Отчасти потому, что все уже знали место в прежней комнате, даже и за занавеской, и мешали заседать, особенно по тайным вопросам. Отчасти потому, что в прежних комнатах теперь разворачивалась канцелярия Исполкома – из домочадцев и примкнувших добровольцев, и там же с сегодняшнего дня будут раздавать своим горячие обеды и ужины. Да и правильно было – распространяться по Таврическому, укореняться и уже не дать переселить Совет депутатов ни в какое другое здание.

Ещё была забота: куда девать этих десятерых солдат, которых Соколов так опрометчиво избрал и привёл в Исполнительный Комитет? Сидеть серьёзно обсуждать что-либо вместе с ними – было невозможно. Правда, их избрали только на три дня, значит завтра – последний их день, да ведь не уйдут по-доброму? На сегодня убедили их, что их место – там, в Белом зале, где все солдаты. И они пошли, у-у-уф.

В новой комнате заседаний Исполкома тоже теперь учреждалось приятное заведение: на отдельном столе у стены было наставлено и навалено в изобилии: масло, сыр, колбасы, консервы, буханки пышного белого хлеба и двухфунтовые кульки сахарного песка – в изобилии, от которого отвыкли, потому что сахар уже несколько месяцев был по карточкам, и на белый хлеб тоже не всегда деньги бывали. Давно пора была такое учредить, потому что члены Исполкома истощались, изнурялись, по 10–12 часов невылазно во дворце и ещё потом заботясь, где бы поесть.

Теперь изменился самый вид заседаний, как бы добавлена была влага к их прежней сухости. Ни минуты не было такой, чтобы все сидели вкруг стола заседаний, но двое-трое-четверо постоянно стояли у того питательного стола, чаще спиной к заседающим и там чем-то шурша. Что тут отставало – сервировка: не было ни тарелок, ни ложек, ни вилок, а – кружки жестяные, и даже приржавленные. Но какой упоительно-сладкий чай можно было размешать карандашами или пишущими ручками! А всё остальное резали и брали, даже и консервы, перочинными ножами, помогая пальцами.

Один из вопросов сегодняшнего исполкомского обсуждения был – судьба Романовых. Но вопрос прошёл легче всего, почти и без прений: не нашлось у Романовых здесь защитника или сочувственника. Отречный Манифест Николая вызвал в Исполнительном Комитете только смех: вот это-то и вся сила царизма, которая нас так давила? Инсценировка приличной формы добровольного отречения, когда он стихийно низложен! Революция катилась своим ходом, и уже ничто не зависело от образа действий романовской шайки.

Другое дело – подлость и двуличие цензовиков. Только сегодня члены Исполнительного Комитета разобрались во всём этом фокусе: ведя неискренние переговоры с Исполкомом, цензовики тем временем втайне снарядили экспедицию к царю с попыткой спасти династию и монархию! Каково? Можно ли им вообще верить?! (Некоторые члены были просто вне себя.) Буржуазное коварство и пролетарская доверчивость! (Да как же прохлопали их поездку?! Да именно в те часы в министерстве путей сообщения не оказалось на месте Рулевского, который всё доносил в Совет, что делается у Бубликова.) Ах, цензовые мерзавцы! Закулисные безответственные переговоры! Правда, ничего особенного они не выиграли. Но ещё эта вчерашняя милюковская наглая фраза в пользу монархии. И ещё сегодня возились с Михаилом. Да чем скорее изолировать династию – тем спокойней, никакой реставрации.

Это в принципе решено. Всех переарестовать. Сперва мужчин. Технику арестов должна бы разработать Военная комиссия.

Возмутительно и другое: поведение товарища Керенского! – вот что надо обсудить. (Его самого, конечно, не было здесь – он не считал нужным сидеть на Исполкоме.) Вращаясь там, в самом буржуазном гнезде, он не мог не знать о попытке плутократии спасти династию. И почему ж не протестовал? Почему не сообщил нам?

Да если говорить о Керенском, то возмущение им шире и глубже – этот вчерашний безстыжий фокус: выскочить перед несмысленной толпой и демагогически вырвать согласие.

Они все возмущались, но и понимали: Керенский вырвался на такой простор, где их осуждение уже его не задевало.

Он не явился на заседание сам, но имел наглость прислать им – из комнаты в комнату! – требование: командировать кого-либо из членов Совета в Петропавловскую крепость, где происходит разгром оружейных складов под руководством большевиков, – а всё оружие теперь принадлежит исключительно Временному правительству.

А Шляпников – хороший плут, у него даже перед товарищами по Исполкому всегда такое непроницаемое лицо, будто он вот сейчас уходит от филёров: выбрит, щёки гладкие, глаза невыразительно спокойные, усы застыли на верхней губе, волосы гладко зачёсаны, руки чаще всего на груди впереплёт. Чудится полунасмешка, но и не поймаешь прямо, чтоб смеялся. Все товарищи изо всех партий приходят в Совет как к себе домой – одни большевики неискренно, у них всё время своя конспирация.