Вообще, кампания травли и озлобления к большевикам оказалась серьёзней и продолжительней, чем можно было ожидать. Например, товарищи из Москвы передают, что там – исключительно раскалены и кто бы где бы ни собрался – кричат: «Арестовать Ленина!» – и не от партий, а самые тёмные типы. А вчерашняя демонстрация инвалидов – хитрейший и болезненный пропагандный трюк, опасный своей мнимой наглядностью этих обрубков, эксплуатация безсознательных масс. И хотя вчера же устроили демонстрацию кронштадтцев и 180-го полка против травли – но это не перевесило.
Совершенно ясно, что надо быть гибче и осмотрительней: и лозунг «конец войне» и лозунг о перевороте – прикрыть, подавать только исключительно умело: мы стоим не за резкие действия, но за настойчивое терпеливое разъяснение буржуазного обмана. И когда вчера тут рядом, в цирке «Модерн», наши собрали большой митинг, то в резолюцию поставили только самые неопровержимые лозунги: конфискация всех помещичьих земель! 8-часовой день!
Нельзя не заметить, что в верхних слоях, на уровне буржуазном и социалистическом, травля уже ослабла, если не полностью кончилась. Да у болтунов неисправимых (а это 99 % всех русских политиков) она и не могла задержаться, если настойчиво отрицать – они легко согласны не видеть. Вот Милюков вчера же, на кадетском сборище, отступил: нельзя применять насилие против Ленина! (Это-то нас вполне устраивает!) Вы же не хотите, чтобы мы боролись способами старого режима. – Да уже захрипела, подавилась и «Русская воля», испугавшись своих же типографских рабочих. (Смеётся Ленин и над теми кадетскими сборищами, как они там выговариваются под аплодисменты, и над той перепуганной газетой – высокое революционное наслаждение доставляет эпатировать буржуа!) А Церетели со Скобелевым тем более скинули тон: ни в коем случае никакого насилия, Ленин имеет право на свободу мнений. (Это-то нам приемлемо!) Смеялся над вчерашней статьёй Чернова о себе: как этот надутый эсеровский чинуша
Так газетная травля истощилась за 12 дней, отскочила как шелуха. Всё было правильно предусмотрено.
Но это – среди публики образованной. Однако русские низы в печатном плохо смыслят – и в низах травля тем временем ещё усилилась, на улицах рвут и топчут «Правду». А в низах – это и есть истинная опасность, ибо она ведёт к прямому погрому, тут нельзя оставаться безпечным. И вот – ударило: Исполнительная комиссия солдатской части Совета постановила: что пропаганда ленинских взглядов не менее вредна, чем
Опаснейший удар!
Впрочем, и они с благоразумной оговоркой: невозможно принимать репрессивные меры против пропаганды, пока она остаётся лишь пропагандой. Это бы – приемлемо, но растравленные массы разве вникают в оговорки?
И Ленин решился на дерзкую контратаку. Очень, очень не хотелось идти выступать публично – но вынуждали. И сегодня туда, в Таврический, послав на солдатский Совет натолкать сколько можно своих большевиков, отзываться из зала, – без всякого предупреждения тех вожаков – явился в Белый зал, тихо поднялся по ступенькам мимо оратора к президиуму и объявил растерявшемуся председателю, что, вот, я – Ленин, и прошу слова для внеочередного заявления. У того от внезапности полезли глаза на лоб – и он сразу объявил:
– Товарищи! В зале находится Ленин!! И он желает дать свои объяснения по поводу резолюции Исполнительной комиссии. Угодно ли вам его выслушать?
– Ленин! – закричали из зала. – Наконец-то!.. Просим!.. – свои с настойчивым одобрением и аплодисментами, а кто – со смешками, тоже с аплодисментами, но ироническими.
И, отстранив очередного оратора, председатель показал Ленину на трибуну.
Ту самую думскую трибуну, с которой было произнесено столько подлых парламентских речей. И вот перенёсся Ленин из Швейцарии тоже сюда.