– Просим! – и хлопали, но не пересиливали враждебных криков.
Владимир Станкевич, председатель Исполнительной комиссии, который и сочинил и провёл эту резолюцию против Ленина, сегодня в начале заседания был в зале, а потом вышел в дальнее крыло дворца и пропустил приход Ленина. Потом от кого-то узнал сенсацию, что в зале сам Ленин, – и поспешил сюда. (И не он один, и другие члены ИК кой-кто пришли с любопытством.) Но не стал уже пробиваться в президиум, остался в толпе прохода. Он пришёл, когда Ленин говорил, что с немедленным захватом земель увеличится производство хлеба и мяса, – и усумнился: не недостаёт ли у того умственных способностей? или уж такой он последний отчаянный демагог?
А голос плоский, невыразительный, ещё и прикартавливает, безчувственно к аудитории употребляет иностранные слова и нервно похаживает около трибуны, хотя ходить там негде. Фигура его несравнима с природно-красивым покоряющим Церетели, с благородно-осанистым Авксентьевым.
Станкевич успокоился: этот – не может увлечь солдат.
А тут ещё стали кричать: «Довольно! Хватит!» – и со многих мест, и Ленин запнулся, хотя по виду оставался невозмутим, ни в чём не переменился, – да бывали ли на этом закованном азиатском лице с реденькой рыжей бородкой переменные выражения?
Поднялся сплошавший председатель и только теперь спросил, какие есть предложения ограничить время оратора. Стали кричать:
– Две минуты!
– Пять минут!
– Два часа! – (Это большевики.)
Член Исполнительной комиссии, военный доктор Менциковский, сидевший в близкой ложе, поднялся на трибуну, отстраняя Ленина, и обратился, как всегда энергично:
– Вот уже двадцать минут, как нам говорят здесь избитые вещи, полемизируют со Столыпиным, с Шингарёвым. В дальнейшем мы, может быть, услышим полемику с графом Паленом или Николаем II? Кому нужны эти азбучные истины? Я думаю, Ленин мог бы, не отнимая у нас так много дорогого времени, сформулировать своё заявление вкратце.
Доктор тоже не подбирал слова, чтобы быть солдатам понятнее.
Тут же выступил военный чиновник: чтобы речь Ленина не ограничивали. Но в зале поднялся против него такой шум, что доносились только отрывки фраз. И он ушёл с трибуны. А Ленин оставался. И под весь этот шум даже, кажется, слегка улыбался. Самоуверен же. Или у него тупая реакция?
Беспорядочно кричали из зала, кричал председатель. Ленин поднял руки в локтях, укрепил большими пальцами под мышками пиджака, показывая, что готов ждать. Кричали, но выталкивать его никто не поднялся. И в наступающем успокоении председатель объявил, что даётся оратору полчаса. (От начала? или вперёд?)
Зал согласился, но тут большевики стали кричать: «Долой председателя!» – и стучать пюпитрами, кто захватил сидячее депутатское место. Ленин приподнял руку, делая вид, что успокаивает единомышленников.
И как будто не было этого всего шума – без обиды, без волнения, так же плоско, серо и ровно продолжал:
– Теперь позвольте, товарищи, коснуться вопроса о государственном строе России и о будущих формах управления ею. Нам не нужны такие республики, какие существуют в других странах, – республики с чиновниками, с полицией, с постоянной армией. Не нужно нам и Временное правительство, сплошь составленное из капиталистов. Не нужно нам такое правительство, которое попустительствует контрреволюционной агитации Гучкова и компании в армии!
Агитация военного министра – в своей армии!
– Значит, вы против власти, спросят меня? Значит, вы анархист? Нет, отвечу я, это клевета. Мы – не анархисты, мы – сторонники власти. И власть должна быть тверда! – но власть революционная! Вся власть должна быть передана из рук капиталистического правительства – в руки Советов рабочих, солдатских, крестьянских и батрацких депутатов. Товарищи, что же здесь контрреволюционного? Мы за такую республику, в которой снизу доверху не было бы ни полиции, ни постоянной армии, ни несменяемого и привилегированного чиновничества.
То есть продолжить нынешний львовский развал.
Солдаты слушали очумело, для них это был – изрядный туман. Нет, Ленин успеха иметь не будет. Но на кафедре он совсем не так безапелляционно кровожаден, как в своей газете и с балкона особняка.
– Должно быть всеобщее поголовное вооружение народа, и непременно с участием женщин, и никакого «контроля» и «надзора» сверху…
(А Ленин и не сдерживался напустить туману: сказать всё прямо и чётко было незачем, неуместно, да и сам он ещё не видел до конца. После того что призыв немедленно захватывать землю не имел успеха – он уже обременён был необходимостью продолжать здесь свою неудачную речь, ему и этого получаса было много, а сейчас надо было переходить к самому режущему вопросу о войне – и вот как тут проскользнуть умело?)