Красное колесо. Узел IV. Апрель Семнадцатого

К началу этих публикаций надо было принять важное решение: под каким именем навсегда войти в литературу? „Бронштейн” было для него ненавистный ярлык: он стыдился и фамилии, и происхождения своего, и своих родителей, да он и правда не жил еврейскими чувствами, и никогда не ощутил на себе ни процентной нормы, ни национальной травли. Может быть, национальный мотив как-то и вошёл подспудным толчком к его недовольству государственным строем, но не был ни основным, ни самостоятельным, вполне растворялся в общем гневе к российской общественной несправедливости. Дело Дрейфуса захватывало его, но — общественным драматизмом, а не специфически еврейской темой. Лев Бронштейн жил как бы вне всякого еврейства, он был не еврей, а интернационалист. Не инородцы ведут революцию, а революция пользуется инородцами. (Так и во время Петра мастера немецкой слободки и голландские шкипера лучше выражали интересы России, чем русские попы или московские бояре.) Правильное решение еврейской проблемы — в сплошном интернациональном воспитании всех народов.

И Лев предоставил имя — судьбе. Полистал итальянский словарь, попалось слово antidoto — противоядие. Отлично! Он и будет отныне противоядием против всей российской затхлости, тухлости, неподвижности, тупоумия, против всей скудости русской истории и культуры, он расшевелит и возбудит российские ленивые мозги! Писать раздельно, вот так: Антид Ото — загадочно! сильно! (Что-то и от Атиллы.) Никто никогда так не подписывался. Отныне это имя прогремит в русской литературе наряду с Салтыковым-Щедриным.

И — гремело, напитывая автора гордостью. (Всё-таки он — ни на кого не был похож! ни на кого!)

Да так ли уж силён наш враг? Прочли в ссылке 6 пунктов синодального отлучения Толстого — какая убогость и косность! Нет, будущее представляем мы, а наверху сидят не только преступники, но маньяки. И мы — наверняка справимся с этим сумасшедшим домом!

А летом 1902 прочли „Что делать” Ленина, стали получать „Искру” — о-о-о! да железная партийная организация уже создаётся и без Антид Ото! Свои тут рефераты о централизованной партии показались ему захолустными. В ссылке стало тесно, безвоздушно! Нет, надо —бежать! Бежать — в эмиграцию.

А уже была у них и вторая девочка. Но Александра согласилась, что для великих задач — Лев должен бежать. А она с двумя девочками останется, ничего.

Добыли чистый паспорт. Надо было вписать какую-то фамилию, но — русскую, не Антид же Ото. И тут, каким-то наитием-шуткой вспомнил орлиного, властного, всемогущего надзирателя с длинной саблей, и вписал: Троцкий.

Подъехал к неближней станции, сел в вагон в крахмальной рубашке и галстуке — и покатил на запад. Вот и весь побег.

Первая остановка была в Самаре, там — один из штабов „Искры”! Антида Ото встретили восторженно, Кржижановский дал ему кличку „Перо”, и эту кличку уже сообщили в „Искру”.

Несколько беспрепятственных поездок в Харьков, Полтаву, Киев по делам „Искры”, — организация совсем слабая, местные ячейки беспомощны. Но и не это интересовало Перо: за границу! скорее в центр „Искры”! скорей — к кормилу всей революции.

С небольшими приключениями перешёл границу, в Вене потревожил в воскресенье вождя австрийской партии Виктора Адлера, не спавшего ночь перед тем, взял у него денег на дорогу до Цюриха; ночью же разбудил Аксельрода; дальше до Лондона, без английского языка нашёл квартиру Ленина и постучался к ним ни свет ни заря, не представляя, что у них строгий распорядок жизни. В России — такая борьба! и как они все забываются в Европе. А между тем надо действовать — немедленно! Куда же? — в „Искру”, конечно! Да тут уже знали его кличку — Перо! Крупская так и доложила Ленину: „Перо приехал”.

Первая прогулка с Лениным по Лондону, „вон, у них там Вестминстер”. Да разве глаза вбирают Вену, Цюрих или Лондон? Прогулка — „экзамен по всему курсу”. Вашу книгу, Владимир Ильич, мы коллективно штудировали в московской тюрьме, да как вам удалось собрать столько статистического материала? Гигантский труд. Спор Каутского с Бернштейном? — ревизионистов среди нас не было ни одного! Философия? Мы очень увлекались, как Богданов сочетает марксизм с теорией познания Маха-Авенариуса. И Ленину тоже это нравится, но он смущён, что Плеханов объявил такую философию разновидностью идеализма.

Насчёт Пера решение было пока такое: немного тут побудет, познакомится с литературой — да и снова в Россию на нелегальную работу.