Красное на голубом

Первую неделю, как только они договорились жить вместе, она употребила на то, чтобы дать ему понять: он находится в хороших руках. Теперь у него всегда будет чистая одежда, еда, а дома его будет ждать ласковая покладистая жена. Да, она воспринимала их пусть и не оформленный официально союз именно как брак. А там, где брак, все должно принадлежать двоим. Поэтому и деньги, которые мать давала ей на расходы, лежали на видном месте, и Вадим мог спокойно тратить их на свои нужды – покупать сигареты, пиво, вещи. Еще толком не понимая, чем он занимается, но боясь спугнуть его своим недоверием или излишней экономностью, Инна всячески поощряла его покупки, говорила, что он – мужчина и ему лучше знать, как следует распорядиться деньгами. Ей казалось, что он гуляет по городу в поисках вдохновения, и его встречи с друзьями в ресторанах, какие-то пикники, куда он ее с собой не брал, – все это направлено на то, чтобы он обрел хорошую творческую форму и принялся наконец за дело. Она боялась признаться себе в том, что до последнего момента она всячески оправдывала все его поступки с единственной целью: оправдать прежде всего самое себя, свой поступок по отношению к себе и матери – уход из дома. Она внушала – прежде всего себе, – что поступила правильно, решив начать жить самостоятельно и порвав со своей прежней жизнью. Что ждало ее дома, рядом с пребывавшей в депрессии матерью? Да ничего, кроме разочарования и тоски по отцу.

Здесь же, вдвоем с Вадимом, она обрела возможность сравнить эти свои две жизни и понять, где же ей комфортнее, полнее, интереснее. И получалось, что с ним. Если с матерью было все предсказуемо, то с ним она находилась в постоянном трепете, в какой-то болезненной и почему-то сладкой нервозности, в ожидании его возвращения. Кроме того, в ее жизни появилась кровать – широкое супружеское ложе, где она могла почувствовать себя взрослой женщиной. Интимные отношения с Вадимом наполнили ее существование новыми ощущениями, сделали его едва ли не самым близким ей человеком, и она, не искушенная подобными взрослыми чувственными играми, принимала голый секс за чистую и возвышенную любовь. Даже если Вадим бывал груб с ней в постели и причинял ей физическую боль, она терпела все это, внушая себе, что так и должно быть и подобным образом, вероятно, живут все супружеские пары. Страх беременности сильно осложнял половую сторону их сожительства. Вадим и слышать ничего не хотел о презервативах, отзывался о тех, кто пользовался ими, с презрением. Инна начала принимать гормональные таблетки, но страх беременности все равно оставался. Она не могла понять, как это маленькие таблетки могут помешать оплодотворению яйцеклетки, и это незнание сильно отравляло ей жизнь.

Отлучки Вадима становились более частыми. Он брал деньги и куда-то уходил. Возвращался далеко за полночь, пьяный, говорил какие-то странные вещи о внутренней свободе художника, целовал ее открытым мокрым ртом, словно боясь промахнуться мимо ее губ и глядя куда-то в пространство. Инна пыталась усадить его за накрытый стол (белая скатерть, подогретые котлеты, салат, компот), но он говорил, что не хочет есть. Брал котлету, жевал, но потом делал такое лицо, словно проглотил лягушку. Инне хотелось плакать. Вадим раздевался, хватал ее за руку и тянул в постель, но там, растянувшись, распластавшись, вдруг начинал надсадно храпеть. Голый, костлявый, бледный и храпящий, он все чаще и чаще вызывал у Инны чувство отвращения. И тогда она представляла себе, что его нет – он ушел, в квартире тихо и спокойно, на чистых простынях нет никого, кто бы посмел так пренебрежительно относиться к ней. Вместо ожидаемой ласки и любви она получала на ночь дурно пахнувшего пьяного парня. А однажды она проснулась от того, что ее возлюбленный, перепутав двери, мочился в открытую дверь шкафа.

На следующий день она высказала ему все, что думала, называя вещи своими именами, пока не поймала себя на том, что выражается как мать, употребляя такие слова, как пьяница, бездельник, урод, болтун, негодяй, альфонс.

После этого он ушел, и больше она его не видела. Но ждала. Лежала на диване в гостиной и прислушивалась к звукам, доносившимся из-за двери. Лифт… Его открывающиеся и закрывающиеся двери, шаги… Нет, это все приходили-приезжали к соседям или сами соседи. Но не Вадим. Ей бы попытаться потихоньку привыкнуть к мысли, что он ушел из ее жизни, освободил ее от своего присутствия, и успокоиться. Но она все равно продолжала его ждать. Сначала решила сделать генеральную уборку, но во время уборки ей приходилось слишком много шуметь (пускать воду в ведро, пылесосить, включать стиральную машину и т. д.), и ей постоянно казалось, что она не расслышала то звонок телефона, то в дверь.