Красное небо. Невыдуманные истории о земле, огне и человеке летающем

Поднять авиапром своими силами и в сверхсжатые сроки было малореально. В 1936-м Совет труда и обороны СССР утвердил план выпуска лицензионных «иномарок»: «валти» V-11, «дуглас» DC-3, «консолидейтед» PBY-1, «гленн-мартин 156». Счастливая судьба, впрочем, выпала только «дугласу», превратившемуся на советской земле в Ли-2 (ПС-84) – двухмоторный пассажирский самолёт с добродушным дельфиньим лицом.

Авиация в 1930-х развивалась стремительно, скачками. Внедрялись убирающиеся шасси, винты изменяемого шага, закрытые кабины. Дерево заменяли алюминиевые сплавы (если в 1920-х весь советский дюралюминий производился из импортного сырья, то к 1936 году СССР по выплавке алюминия вышел на второе место в Европе и третье в мире). Самолёты становились гладкими, обтекаемыми. Шла борьба за каждый килограмм веса и километр скорости, высоту, дальность, грузоподъёмность, вооружённость, манёвренность, прочность (была даже специальность «прочнисты»). Каждая боевая машина рождалась в результате мучительно найденного компромисса. Конструкторы бились в том числе друг с другом – шла жесточайшая и не всегда джентльменская конкурентная борьба. Открытые Дарвином законы вполне применимы к технической мысли.

Проблемой флаттера – быстро нарастающей тряски, приводившей к разрушению самолёта в воздухе за считаные секунды, – занялись будущий глава Академии наук Келдыш и целая группа испытателей. Это был бег с невидимыми и оттого ещё более опасными барьерами: скоростным, звуковым, тепловым… Каждый из них брался как крепость – с планами штурма и неизбежными жертвами.

Творилась коллективная технологическая поэма. Её вдохновенно сочиняли на протяжении десятилетий сотни авторов – мастеров, конструкторов, испытателей… Главного конструктора можно сравнить с дирижёром гигантского оркестра, самолёт – с симфонией. За его очертаниями – изящными, совершенными, кажущимися шедевром художника или чудом природы, явленными будто бы сразу в готовом виде, – стоит и долгая работа, и человеческие жизни. Мастерам инженерной поэзии надо было строго выдерживать ритмы и рифмы, соотносить свободу творчества с имеющимися возможностями, чтобы на выходе зазвучала музыка.

Инженеры кажутся мне сверхлюдьми, магами. Если ниже богов, то выше алхимиков. Вожди руководят, философы думают, генералы воюют – а эти повелители материи приспосабливаются к данным свыше физическим условиям, творят из земли и глины пусть неживое, но работающее и даже летающее – не чудо ли? Такое же чудо – появление человека почти из ничего, из нескольких живых клеток, но здесь нашей заслуги нет, «оно само», тогда как инженер выступает демиургом, сознательно творящим то, чего до него не было.

Перелёты и недолёты

1930-е были временем призыва молодёжи на крылья и рекордных перелётов. Спасение Нобиле и челюскинцев, наибольшая высота от Коккинаки, грузоподъёмность от Нюхтикова и продолжительность полёта от Громова (он стал восьмым – и первым после челюскинской эпопеи – Героем Советского Союза), высадка Водопьяновым экспедиции Папанина на Северном полюсе…

Чкалову первому стала мала вся страна. Совершив в 1936-м перелёт от Москвы до Охотского моря, год спустя он полетел через полюс в Америку.

Длительные беспосадочные перелёты имели, что называется, двойное назначение[27]. Хотя в первую очередь это было испытание возможностей дальнебомбардировочной авиации и первым шагом к будущим «стратегам», в Америке Чкалова, Байдукова и Белякова воспринимали как посланцев доброй воли; или, может, дело в том, что свои военные возможности мы тогда демонстрировали скорее Японии, нежели союзническим Штатам?

Помимо чисто военных, решались «народно-хозяйственные» задачи. Пространства Севера, Сибири, Дальнего Востока, измеряющиеся не гектарами, а италиями и португалиями, с практически отсутствующими шоссейными и железными дорогами, мотивировало инженеров на создание новых машин, а те, в свою очередь, способствовали освоению дальних уголков. Как раньше декабристы, священники, офицеры, заброшенные службой или судом в далёкие края, подвижнически брались за множество непрофильных дел – создавали письменность для коренных народов, строили школы и больницы, сочиняли книги, – так теперь очарованные крылатые странники тоже перерастали самих себя. Каманин в мемуарах со знанием дела писал об обычаях нанайцев, Водопьянов с неменьшим знанием и сочувствием – о чукчах…