Красное вино Победы

Пластинку завели снова, и птицы с новыми силами принялись состязаться в безудержных похвалах. И вот, когда Кукушкин друг собирался охрипнуть во второй раз, Витька и Колька услыхали, как откуда-то издалека, будто из-под земли, донесся настоящий, живой петушиный голос.

Ребята переглянулись.

— Слыхал? — спросил Витька.

— Слыхал…

— Да ведь это же наш, обмороженный, запел! Бабушка! — вскочил со стула Витька. — Бабушка!..

Из сеней с охапкой дров вошла бабушка.

— Бабушка, наш петух запел! Не веришь?

С этими словами Витька вернулся в комнату, схватил патефон, поставил его в кухне на пол и вытащил из-под печки петуха. Бабушка недоверчиво смотрела на все эти странные приготовления.

— Вот слушайте! — сказал он, накручивая патефонную ручку.

Сначала петух подозрительно косился опухшим глазом на вращающийся и поблескивающий никелем диск. Но когда из глубины патефона раздался первый петушиный выкрик, он вдруг вытянул настороженно шею и издал то самое вопросительное «ко-ко-ко?», которое обычно означало: «Что там еще такое?»

— Слышите? Кокочет! — ликовал Витька.

Между тем спела свою партию Кукушка и подошла очередь ее партнера. И как только послышалось особенно отчаянное «ку-ка-ре-ку!», Витькин петух вдруг выпятил грудь и сделал навстречу патефону свои два предупреждающих шага. Вот ведь воинственная птица! Даже с распухшей головой и заплывшими глазами петух не мог стерпеть, чтобы противник нагло горланил, спрятавшись в этом ящике.

Сделав еще два шага, петух пригнул голову, распустил на шее перья и сердито долбнул в пол клювом.

Раздайся в эту минуту из патефона еще хоть один петушиный клич, и Витькин петух, наверное, налетел бы на патефон, ударил бы по нему крыльями и дернул шпорами. Но этого не случилось.

Как раз в это время Петух из басни допелся до того места, где полагалось потерять голос, и он сбился, зафальшивил и задерябил драной кошкой.

Готовый ринуться в бой, петух остановился, приподнял голову и снова скороговоркой проговорил свое «ко-ко-ко?». Мол, что ж это ты, братец, осип? Эх, ты!.. Потом он вытянулся на голенастых ногах, будто привстал на цыпочках, замахал крыльями, развевая по полу пшено, и вдруг закукарекал, да так, что у ребятишек заложило уши, а в железном нутре патефона что-то задребезжало. Кончив победную песню, петух важно отошел в сторонку и как ни в чем не бывало стал собирать раскатившееся по полу зерно.

Витька ликовал. Он с гордостью посмотрел на своего золотоперого друга и радостно воскликнул:

— Вот черт! Оттаял-таки!

После этого он уже не сомневался, что никто не посягнет на петушиную голову.

Об авторе этой книги

Евгений Иванович Носов родился 15 января 1925 года в селе Толмачёво под Курском. Во многих своих рассказах он вспомнит этот дом, дедушку Алексея и бабушку Варвару, поклонится им до земли. Ярким комочком счастья навсегда останутся в его душе дошкольные деревенские годы на берегу речки Сейм. «Был я тогда, — с улыбкой пишет Носов в рассказе „Кулики-сороки“, — медово-рыж, острижен наголо, со следами золотушного крапа, ушаст, безбров и конопат…»

Ураган коллективизации вышвырнул семью из села в город, где пришлось долго ютиться по чужим углам. Отец пошел в котельщики, а мать, надев красную косынку, — в ситопробойщицы.

Ранняя разлука с милым деревенским ладом всколыхнула в душе мальчика напряженное стремление запомнить свой детский рай, не утерять из него ни крошки, ни капельки. В сердце затаилась мечта непременно вернуться на покинутую землю, в дедушкин дом. Туда, где «с легким шуршанием хлебы один за другим слетали с лопаты на выскобленную столешницу, и сначала кухня, затем горница и все закоулки в избе начинали полниться теплой, жирной сытостью, которая потом проливалась в сени, заполняла собой двор и волнами катилась по улице…».

Душистый хмель этих воспоминаний, должно быть, и разбудил в голодном мальчишке дар художника. В засушливом и трагическом 1932 году тысячи истощенных людей потянулись с выжженного зноем Поволжья через Курск на север. Многие погибали в пути. Курск тоже безнадежно голодал. Когда на будущий год Жене пришла пора идти в школу, мама только головой покачала: ну как потянуть учение такому худобному да немощному?

Напасти на Женю сыпались одна за другой, не давая передышки: то голод, то сыпной тиф, а за ним и коклюш, и «куриная слепота». Пацаны зло дразнили его «доходягой Жекой». И оставили бы его на второй год, если бы не учительница Мария Алексеевна. Входя в класс, она всегда спрашивала, у кого что было на завтрак, да и был ли он вообще, этот завтрак. Женю она навещала дома, однажды принесла ему бутылёк с рыбьим жиром: «Пей каждое утро по столовой ложке».

На фотографиях середины 1930-х годов сидит десятилетний старичок, смиренно положивший руки на колени. И кажется, что он смотрит не на фотографа, а тщится рассмотреть что-то далекое.