Красногрудая птица снегирь

Ирония не тотчас дошла до Глеба Андреевича. Когда дошла, он, по своему обыкновению, покашлял, покрякал и изловчился сделать вид, что не обиделся. А может, и в самом деле не обиделся. Заметил лишь:

— Ох и шило ты, Марк Денисович.

…Порасспросив Готовского о Ручьеве, Долгушин сказал:

— Это что же, ручьевцы хотят у Баконина из-под носа горку увести? Надеются, что я, как бывший ручьевец, посодействую?

— Марк Денисович, но и доводы у них серьезные.

— Отложите до прихода Зоровой. Я еще кое-кого пригласил для верности. Как там Пирогов?

— И как вы, Марк Денисович, всех в голове держите!

— Ну, Пироговых-то у нас… Мне Баконин по телефону рассказывал: досталось человеку — не приведи бог!

— Но и опускать руки он тоже не должен.

— А он опустил?

— Ну, я не знаю. Это я просто так. У нас в Старомежске, Марк Денисович, у одной учительницы из нашей железнодорожной школы грузовиком насмерть дочь задавило. Красавица девушка. И, кроме нее, у этой учительницы никого не было. Документов-то при девушке не оказалось, милиция только к вечеру установила, кто такая. Сообщили матери, пригласили труп опознать. Вечером это все было. А утром учительница точно к звонку в школу пришла, дала уроки. Вот это человек! Так и мы должны. Каждый на своем посту. Что бы ни случилось, оправдывай, раз тебе партией поручено.

«Вон ты как, — раздумывал Долгушин, — у начальства красного словца не жалей, перебор вреда не принесет. Примитивно, но надежно».

— Сколько вам лет, товарищ Готовский?

— А что? На здоровье не жалуюсь.

— Все-таки?

— Шестьдесят два.

— Молодцо-ом!

Готовский улыбнулся, польщенный:

— Мне всегда на десять меньше дают.

— Насчет той учительницы, товарищ Готовский: знаете, я бы такого железного человека не только к воспитанию школьников, но и к воспитанию солдат не подпустил.

Вошла секретарь и доложила, что в приемной главные инженеры с двух отделений Средне-Восточной — Зорова и Баконин.

Задача усложнилась, На каждый ее, Зоровой, довод будет контрдовод Баконина. Она привезла докладную: анализ обстановки на отделении и дороге. Докладная с несокрушимой последовательностью подводит к мысли: Средне-Восточную перестанет лихорадить лишь в том случае, если Ручьев-Сортировочный оборудовать механизированной горкой. Но ведь и Баконин, видимо, приехал не с пустыми руками. Она готова пустить в ход весь арсенал своих хитростей, но и Баконин не простак. Она — женщина, ее обаянию нелегко противостоять: не раз выбрасывали белый флаг крепости, давали трещины линии обороны. Но Долгушин и Баконин давно знакомы. Один был в Ручьеве секретарем горкома, другой начальником политотдела.

И все-таки Зорова быстро справилась с растерянностью, которая овладела было ею, когда она увидела в приемной Баконина. В кабинет к Долгушину вошла вся подобравшись. Она жаждала сражения. Посмотрим, кто кого, ненаглядный, драгоценный мой Михаил Сергеевич!

И, помимо всего, Долгушин — не последняя инстанция. Совсем неплохо, если возникнет повод побывать у кого и повыше.

— Итак, — начал Долгушин, — возникла вроде бы конфликтная ситуация: два отделения — две заявки на мехгорку.

Зорова, немного задетая, — не привыкла, чтобы ответственные мужи, когда она к ним приходила, тут же приступали к разговору о деле, — заметила осторожно:

— Можно рассмотреть вопрос в иной плоскости.

— В какой?

— Мы не отрицаем, что в механизированной горке нуждается и отделение Михаила Сергеевича. Самое разумное — оборудовать обе станции.

Долгушин опустил взгляд, покрутил в руках карандаш.

— Какой мы примем порядок? Я думаю, сначала послушаем Михаила Сергеевича.

Именно этого Ксения и хотела бы: прежде всего выведать, с чем приехал противник.

Баконин сидел склонившись к столу, положив на него руки. Рукава пиджака его несколько вздернулись, и оттого полностью обнажились белоснежные манжеты сорочки с большими янтарными запонками. Тонкие пальцы с продолговатыми ухоженными ногтями потрагивали клапан красивой папки, сделанной из черной матовой кожи. Все ждали, что он, выдержав подобающую перед речью паузу, откроет папку. Но Баконин вдруг отодвинул ее. Он продолжал молчать и так сморщился, словно бы у него остро заболело что-то.

Долгушин с возрастающим недоумением смотрел на него.