Незадолго до начала суда Шрёдер попадет в больницу с ужасной язвой желудка, которая затем превратится в подозрение на рак. Его руководство снимет его с дела Джейн, обосновав отстранение проблемами со здоровьем, но также отметив, что «степень его беспристрастности» вызывает вопросы. Мы с матерью будем разочарованы, но не удивлены. Когда суд завершится, Шрёдер сделает предложение Кэрол. Они пригласят нас на свадьбу, которая состоится на первую годовщину вынесения приговора Лейтерману.
Но это еще впереди. А сейчас Шрёдер провожает меня из ресторана на презентацию, которую он планировал посетить, но передумал, увидев тихую публику на складных стульях в хорошо освещенном книжном. Ну и хорошо. После чтения я чувствую себя растрепанно и уязвимо, как это иногда бывает от чтений. Затем по дороге в темный мотель на меня надвигается знакомое ощущение постпрезентационного одиночества, умноженное на жутковатое чувство от пребывания в том краю, где жила и умерла Джейн.
Я укладываюсь в кровать и включаю телевизор в надежде заснуть как можно скорее, чтобы наутро первым делом уехать из Мичигана. Вместо этого меня затягивает ночной выпуск «Закона и порядка», и сна ни в одном глазу. Основной сюжет разворачивается вокруг серийного насильника, визитной карточкой которого было удушение; женщины, которые пережили его нападения, выступают в суде с красновато-фиолетовыми кольцами вокруг шеи — кровоизлияниями от петли насильника.
Ни лица, ни тела. Только крупный план плоти, белой плоти с темной складкой. Не сразу понятно, что это портрет шеи, шеи Джейн, после того, как из нее вырезали чулок. Это именно та фотография с «довольно глубокой бороздой», о которой предупреждал Хиллер. Шея Джейн на ней похожа по форме на песочные часы, сдавленная часть посередине невообразимо узка, в обхвате не больше картонки от туалетной бумаги.
Это максимум давления, которое возможно приложить к плоти. Если бы вы сдавили сильнее, вы бы отделили голову от тела.
Когда я засыпаю — неудивительно — мне тут же снится кошмар. Это повторяющийся кошмар, который начинается, как это часто бывает, как прекрасный сон. Во сне я плаваю в восхитительном могучем сине-золотом океане. Моя мать стоит на берегу. Волны сначала невелики, но быстро набирают силу и увлекают меня в открытое море. Когда я смотрю на берег, моя мать кажется черной точкой. Потом она совсем исчезает. Я сразу понимаю, что она не может мне помочь и что вот так я и умру.
Я хорошо знаю этот сон. Не только потому, что он повторяется, но и потому, что в нем воспроизводится эпизод из моего детства, когда я чуть не утонула. Мой отец только что умер, и, несмотря на то, что мы все были в состоянии потрясения, моя мать с ее мужем решили, что нам не стоит отказываться от поездки на Гавайи, которую они запланировали за несколько месяцев. С нами была его шестилетняя дочь от предыдущего брака, которая всю поездку промучилась от загадочной аллергической реакции — моя мать и ее муж настаивали, что в болезненных высыпаниях виновата пицца с ананасами, которую мы ели в первый вечер на острове.
В один из дней этой невыносимой поездки мы отправились на дальний пляж с черным песком. Годы плавания в Тихом океане внушили мне чувство неуязвимости, неустрашимости перед лицом любой отбойной волны, какую бы ни уготовили мне местные течения, так что я тотчас ринулась в воду.
Поплавав всего несколько минут, я оглянулась на берег и обнаружила, что моя новая «семейная ячейка» выглядит крапинкой на горизонте. Через каких-то пару секунд (по крайней мере, так мне казалось) я поняла, что меня прибивает к большим иззубренным камням в дальнем конце бухты. Гигантские волны одна за другой опрокидывали и придавливали меня. Я не могла вдохнуть. Я посмотрела вниз и увидела, что ноги у меня в крови.
Несмотря на весь хаос этого момента, он ощущался медленным и растянутым. Именно тогда я впервые поняла, что мой отец умер. Я также поняла, что моя мать не может спасти меня от смерти — ни сейчас, ни когда-либо еще. Я чувствовала какой-то покой, слышала какой-то гул и думала:
Я проснулась от этого кошмара в промерзшей насквозь комнате — в мотеле сломался обогреватель, и вентилятор гнал в комнату ледяной воздух.