Красные камни

– Павло, помогай! Руки ему вяжи! Вот так. И кляп в рот. Ну, что делать будем?

– Так ясно что. Что с предателями положено?

– Спички доставай. Разыграем, что ли, кому…

– Я пас.

– А тебе особенно – если Степа твоим другом был. И с тобой откровенничал – а ты молчал до поры!

– А в морду?

– Ребята, а может, не надо? Нет, не простить, – а пусть искупит! Дадим ему парабеллум, и пусть он завтра эту, с киностудии, сам убьет.

– Ты дурак? А если его схватят и на допросе он всех нас выдаст?

– Так, чтобы он сразу после застрелился.

– А если смелости не хватит? Вы предателю поверите?

– Все равно погано.

– А ты забыл, чему Сергей Степанович учил? Что коммунизм чистыми руками – не построишь! И придется по крови, по трупам идти – тех, кто не наш. Как революционеры, от дома и семей отрекались.

– Ребята, ну не надо! Милиция будет расследовать, и что тогда?

– Павло, а ты прав. Ну так легче можно. Гринь, тащи самогон. Теперь этого подержите, кляп долой, ну пей давай. Пей, сволочь! Павло, нос ему зажми. Еще бутылку!

– Отрубился. Целый литр, без закуси.

– Слушай, не будь куркулем! Твоя тетка самогону еще наварит. Теперь берем его, аккуратно, как пьяного до дому – да руки ему развяжите! И до Кривой дороги, а там пруд, и ночью с мостков навернуться легче легкого, даже трезвому. А чего его туда понесло – никто не знает. А мы не видели – верно, ребята?

– Только все вместе. Чтоб в сторону – никому. Если не задумывает предать.

– Надо еще с Любкой разобраться. Кать, ты завтра ее пригласи. А мы суд устроим.

– Гринь, ну ты и нам по стакану налей, для храбрости.

Анна Лазарева.

Львов, 31 августа 1953 г.

Лючия думает, что я не знаю сомнений, страха и ошибок. А мне иногда страшно бывает, до ужаса. Причем на войне этого не было – сначала молодая была, глупая, верила, что со мной ничего не случится. Затем злая была – решив, сотню фрицев на тот свет отправлю, а дальше без разницы. И даже когда меня из немецкого тыла вывезли и разговор был о трибунале, за минский провал, я спокойна была, ведь детей тогда спасала – ну а чему дальше быть, тому не миновать, это как шальная пуля-дура.

Первый раз мне было страшно в Киеве, когда я Кука узнала, среди присутствующих на совещании у Кириченко, первого секретаря – и думала, все тут бандеровцы. И что сейчас меня убьют, и я не увижу ни жизнь после Победы, ни своего Адмирала, ни своих еще не рожденных детей – а главное, так и не узнаю, удалось ли историю повернуть? И если бы не Юрка Смоленцев с ребятами, бежала бы я тогда из Киева, тем более что инструкции Пономаренко это дозволяли и самолет меня в Борисполе ждал. Но стали мы вместе – и я поняла, что справимся.

А второй раз – сейчас. Хотя не бой, и никто в меня стрелять не будет. Но жутко было, а вдруг не справлюсь, не вытяну? Я ведь недоучка, что-то где-то слышала, тренировалась немного. А тут нужен ну просто высший пилотаж, мастерство. Поскольку идея моя, вот вспомнила, что мой Адмирал рассказывал про мир будущего, что была там такая телепередача, «телешоу» с Владимиром Соловьевым, где политиков перед публикой выставляли – и слова (Михаил Петрович не помнит уже, чьи), что «если бы Соловьев выступал в СССР, то Союз бы не развалился, поскольку страна должна знать своих не только героев, но и антигероев». И я даже видела некоторые из этих «телешоу», на компах товарищей с «Воронежа» случайно оказавшиеся. Так Соловьев – это профессиональный ведущий, артист, режиссер, мастер. А я – сумею, как он? Это ведь не просто спор, там тактические приемы есть, очень интересные. Хотя какое-то подобие у меня было на московском процессе над Куком и компанией – но все же до Соловьева мне далеко.

Пономаренко санкцию дал – подчеркнув, «на твою ответственность». То есть если проиграю, Линник победит и авторитету СССР и коммунизма будет нанесен вред, мне отвечать. Так что нервничала страшно. Аудитория нам вечером была обещана – и организовать там все пришлось, по Валькиной части, касаемо безопасности, и чтоб народ вывешенное объявление прочел. А мне, для успокоения нервов – подобно тому, как наши разведчики из отряда Медведева, перед похищением фашистского генерала Ильгена по лесу гуляли, чтобы не быть взвинченными до предела, так я сначала в сопровождении Вали визит товарищу ректору нанесла с утра. Товарищ Куколь, увидев нас, вздрогнул и встал.

– Иван Никифорович, позвольте представиться еще раз, – говорю, улыбнувшись, – Ольховская Анна Петровна. Вернее, в Киеве тогда под этой фамилией была. Не узнал меня товарищ Кавалеридзе – девять лет прошло. Выросли мы все, постарели…