Красные камни

– Так и умный хороший пастух свое стадо лелеет. Вот так и комвласть – ну зачем ей нищета, править ведь лучше в богатой и сильной стране? И уж конечно защищать свое от соседской сволочи вроде Гитлера. Ты чем сомневаться – Ленина открой, вон на полке стоит, и прочти. Чья должна быть власть – рабочих и крестьян. Вот ты бы доучился, на завод пошел – и что, ты бы себя хозяином чувствовал? Или – что партийные скажут, так и будет. Так чья частная собственность выходит – уж точно не твоя! А как прежде, при «магдебургском праве» было, городской торговой верхушки, так и сейчас, диктатура не пролетариата, а верхушки партийной. И во главе – сам знаешь кто.

– Сергей Степанович, так ведь Ленин учил – революционная ситуация нужна. А сейчас – нет ведь ее!

– А ты подумай, кто на борьбу скорее поднимется – тот, кто получает гроши, за каторжную работу четырнадцать часов в день, живет в грязном бараке и знает, что там и помрет? Или тот, кто работает восемь часов, получает за это довольно, чтоб не бедствовать, видит, что цены ежегодно снижают, ждет получения квартиры, уверен, что завтра жить станет лучше и веселей? Но сытая несвобода – все равно несвобода! И чтобы огонь не погас и завтра лучше полыхнуло – надо сейчас поленья в костер подбросить! Без девятьсот пятого года не было бы семнадцатого. Но мы помним сегодня мертвых героев Красной Пресни!

– Хотелось бы до победы дожить. И увидеть тот мир, как в «Красной мечте».

– Я ведь на смерть иду, Гриша. Меня прямо там, в зале, арестуют. И расстреляют, или превратят в лагерную пыль. Но я это сделаю – чтобы когда-нибудь потомки о нас вспомнили.

– А если мы вас прикроем? Соберем всех наших, отобьем!

– Нет. Ты наших всех оповести, – и действуем по плану. Так будет даже лучше. Ведь мой арест – это больший повод к возмущению, чем какие-то стипендии?

Снова Анна Лазарева

Семнадцать ноль-ноль. Возле указанной университетской аудитории (самой большой, что нашли) толпа. Рамочки на дверях, металлоискатель (Валя постарался, организовал), с оружием вход воспрещен! Помещение амфитеатром, в «партере», первых рядах, ответственные товарищи – сам Федоров со свитой. За ними университетские – ректор и прочие «доценты с кандидатами». А задние ряды студентами забиты, даже в проходах стоят. Еще присутствуют корреспондент от «Львовской правды» и товарищи от Радиокомитета со своей аппаратурой – толпа, что в парке собралась, тоже слушать будет, все подключили. А я дрожу вся – вспоминая, что мне Пономаренко сказал:

– Ты уж не подведи, Анка. Под мою ответственность – я за тебя поручился.

Ну да, диспуты у нас уже проводятся по новому курсу, но исключительно за закрытыми дверьми. Слухи, понятно, ходят, и подписку о неразглашении ни с кого не берут – однако широкой огласки в прессе, радио, телевидении нет никогда. И тут, невиданное дело, не с товарищем, предлагающим «лучшее в ущерб хорошему», а с возможным врагом, и не в строго партийной аудитории – да не бывало в СССР такого с Гражданской, и не будет в ином времени до перестройки (которая, я надеюсь, не случится тут никогда). И перед кем мог поручиться член Политбюро и ЦК КПСС, главноответственный за идеологию и пропаганду, начальник Службы партийного контроля? Неужели… Ой мамочки, если не вытяну, то как минимум будет мне то, что Юрка Лючии обещал – со службы вон, в исключительно жены и матери, ну а о худшем и думать боюсь. А если товарищ Сталин и Пантелеймону Кондратьевичу из-за меня выразит недоверие?! Слышала разговоры, что Пономаренко в преемники намечается, – а если переменится, и кто взамен, какой-нибудь Молотов или Микоян? У меня сердце колотится – если проиграю, не только свою карьеру погублю, судьба всего СССР может перемениться!

Две кафедры – одна для Линника, вторая для меня, причем кое-какие секретные приборы из двадцать первого века задействованы (если упрощенно, то у меня будет «помощь зала», незаметные подсказки от всего нашего дружного коллектива – особенно я на Юру, Валю и Лючию надеюсь). И конечно, я могу одним нажатием кнопки микрофон у оппонента отключить (хорошо было Соловьеву, когда тот, кто против, обязан проиграть – поскольку игра идет в одни ворота). Так как правило первое – нас много, а противник один. А второе – мы не истину ищем, а главную цель имеем, чтобы оппонент раскрылся и вывернул наружу всю свою гнилую душу, забыв, что он в прямом эфире (тут и доверительность играет, и мнимая беспристрастность, даже дружественность, «чего стесняться, все свои, все понимают», ну и, конечно, психологизм ведущего). Ой, справлюсь ли?

– Прорвемся, Ань! – сказал Юрка. – Как в Киеве тогда. Ты, главное, уверенней будь. Ведь за тобой знание того, что еще будет, и как могло бы быть, и, уж прости, некоторая свобода от идейных шор, взгляд сверху. А он просто выперся, вообразив, – ну и получит по полной!

И добавил, мою кафедру осмотрев:

– Дырок в полу нет – все чисто.

Я удивилась – это тут при чем? Юрка пояснил: