Красные камни

– Если бы я за ту сторону играл, то придумал бы, как тебя дискредитировать, просто и эффектно. Тебе Лючия про римский аттракцион рассказывала? Так и тут, дыру в полу просверлить, шланг подвести и дуть – чтобы у тебя юбка на голову взлетала в самый ответственный момент, вот был бы вид!

– Ничего, мы женщины советские, приличные, – я поняла, что он прикалывается, мое напряжение снимает, и ведь в самом деле отпустило! – а не какие-то там Мерилин.

– А завтра кто-то может и додуматься, – серьезно говорит Юрка, – имей в виду, когда в следующий раз будешь выступать.

Я одета как на доклад к Пономаренко – закрытое платье цвета морской волны, белый воротничок, длинный рукав, тонкая талия, пышная юбка-миди. Лючия, Маша, другие девушки из киногруппы в платьях того же модного фасона – и пусть после попробуют здешние блюстители дресс-кода (как это будет называться) цепляться к тем, кто захочет на нас быть похожими! А кроме того, шелковый шарфик на моей шее и клипса на ухе скрывают, соответственно, ларингофон и крохотный динамик, тонкие проводки под платьем выведены и в прорезь в боковом шве юбки, через которую я пистолет достаю, к разъему подсоединю уже на кафедре, чтобы залу не было видно – мы похожую схему еще на московском процессе над бандеровцами опробовали, я с Юркой, у кого второй комплект аппаратуры, могу общаться незаметно и приказы ему отдавать. Вот он еще раз мне улыбнулся, чтобы подбодрить, и на свое место пошел, к своей итальянке. Рядом с ним Валя Скунс, в первом ряду, от моей кафедры в пяти шагах, возле него Маша – лишь я одна, без своего Адмирала. Ничего – кинодела наши практически завершены, вот раздавлю сейчас этого гада Линника, и возвращаемся в Москву, где меня мои дети ждут и мой Адмирал (надеюсь, его в командировку не услали?). Пономаренко ведь обещал нам в компенсацию за сорванный черноморский круиз две недели отпуска вместе в санатории – обязательно ему напомню! В Ленинграде в это время еще бабье лето может быть, когда вдвоем гулять приятно по набережным и мостам. Но это когда с победой вернемся! Настроение теперь боевое – и где этот Линник? Не мог сбежать, наши бы не допустили, силком бы доставили!

Ну вот он и явился – в форме и со всеми регалиями. Петлицы вместе с погонами нацепил – в этой реальности, когда в сорок третьем вводили погоны, то на боевом обмундировании прежние знаки оставили, с пилами, кубарями, шпалами: не видны погоны под бронником, разгрузкой или танковым комбезом. На парадке золотые погоны положены, но на повседневном у фронтовиков считалось шиком петлицы пришивать; ну а вместе, и то и другое, в уставе не запрещалось, но было под конец войны, особенно у спецуры, к этому пренебрежение: «Тыловой, а под бывалого фронтовика косит»; однако старший политрук Линник в июле сорок третьего комиссован был по ранению, и дальше пошел по гражданке – Харьков, Киев (уже после тех памятных событий в сорок шестом, так что с Кириченко не пересекся), а в пятидесятом в порядке кадрового усиления во Львов попал. Однако интересная тут система: служил человек в горкоме партии, нареканий не имея, – а его вызывают и говорят, теперь в науку пойдешь, преподавателем в университет, партия велела, коммунист ответил: «Есть». Может, тогда у тебя мозги окончательно и свернулись, не от умысла, а от дурного старания – решил, что раз тебя на науку поставили, то ты и думать должен сам, а не просто линию партии излагать? Вот уж по Гоголю – иной раз, чем слишком много ума, так лучше, его бы вовсе не было!

Оглядывается, удивленно и даже с недовольством. А ты чего ждал – что тебе наедине предложат перед микрофоном зачитать? Нет уж, Сергей Степанович, все проходить будет в форме диспута!

– Вот сюда станьте, вы готовы?