Красные камни

– Самое прямое! – отвечаю я. – Вы напишете продолжение. Даже не том второй, а часть вторую. Про то, как люди вашего мира наконец поняли, что управляет ими никакой не человеческий Совет, а электронный мозг машины. Интересно представить, каким мог бы быть такой нечеловеческий разум, и как бы он взаимодействовал с людьми. Наверное, и выйдет что-то похожее на мир вашего романа – ведь машина не умеет формулировать конечную цель, она функционирует ради самой себя, чтоб колесики крутились, даже вопроса не ставя, зачем. И не останавливается, если ей не указаны границы – будет доводить все до абсурда. Проблема, между прочим, актуальна не только для СССР – вам известно, что сейчас создаются электронно-вычислительные машины, а некий Винер даже теорию выдвинул, «кибернетику», что в дальнейшем эти машины будут за людей и считать, и решать, – ну а что людям останется, это лично мне непонятно. И кстати, эта кибернетика как философия уже осуждена в СССР и объявлена лженаукой. Так что с продолжением ваш роман станет наконец политически правильным и очень даже рекомендуемым к прочтению советскими людьми.

– Признаю, что математика никогда не была моей сильной стороной, – говорит Лем, – но мне любопытно было бы такое представить… Нет, в моем романе ничего не сказано про власть мыслящих машин. Хотя да, сюжет можно повернуть и так – машина решает, а Совет не более чем озвучивает.

– Вот и напишите об этом! – я подсекаю клюнувшую рыбку. – И борьба прозревших, и победа в конце, и философский вопрос «что делать», как учиться жить своим умом, без руководящих указаний. А я обещаю, что это полное издание (из обеих частей) выйдет в Москве, большим тиражом, – и вы станете знаменитым. Если сумеете написать так же ярко, талантливо, как первую часть.

– Пряник заманчивый.

– Еще не весь. Ну что вам делать тут во Львове, на совершенно неподобающей вам зарплате? Могу предложить переезд в Москву, трудоустройство по специальности, улучшение жилищных условий и предельно дружественное отношение к вашему литературному труду. Конечно, если вы примете наше предложение.

– А кнут?

– Ну как же без него? За идеи не судят – верно. Вас никто не тронет. Но печататься в СССР вы больше не будете никогда – ни одно издательство, ни один журнал написанное вами не примет. Уехать за границу вам также не позволят – лишь работать до конца жизни средним медперсоналом в славном городе Львове. Лично мне это будет жаль – поверьте, что я искренне желала бы прочесть, что еще выйдет из-под вашего пера, – но интересы СССР для меня превыше всего. Вам выбирать, – а я обещаю честно исполнить, что сказала.

– Вам не говорил никто, что вы – Мефистофель в юбке?

– Мужу скажу, он посмеется, – улыбаюсь я, – а что до того персонажа, так вы не находите, что именно он двигатель сюжета, без которого Фауст остался бы сидеть и мечтать? И не добился бы ничего. Ну, а «остановись мгновение» – так это будет потом.

– У вас есть муж, пани Ольховская? Искренне ему сочувствую. Что ж, пожалуй, я соглашусь.

– Тогда спасибо за беседу, товарищ Лем. С вами свяжутся, ждите. Пока же не смею вас больше задерживать. Вам транспорт вызвать, чтобы доставить вас туда, откуда пригласили?

– Спасибо, откажусь. Лучше пройдусь пешком. Тут недалеко, и погода хорошая.

Ушел. Подумать решил по пути – мне вот тоже на прогулке размышляется лучше. Так и не узнал, что если бы он отказался, то нашелся бы кто-то другой из сознательных писателей, кто бы такую метаморфозу с его романом проделал. И вышло бы «полное издание» с двумя фамилиями авторов… или с одной, как получилось бы. Если бы Лем стал возмущаться – что ж, искренне жаль! Нет, зачем убивать человека или сажать по вымышленному обвинению, вы что? Сначала побеседовали бы с ним еще раз, пытаясь вразумить. А затем в психиатрическую клинику – опыт уже есть, с «вакциной сверхспособностей» для отдельных представителей гуманитарной интеллигенции. Нет, аминазином бы его не кололи, достаточно просто подержать и выпустить, и будет репутация у человека «в дурке лечился», кто ему поверит?

Жестоко? Так перефразирую ефремовскую Фай Родис: что следует выбрать, когда на одной чаше весов благо для страны, для народа, а на другой – некоторые неудобства для человека, который напишет в том девяносто пятом, после бойни в Буденновске, «я всей душой на стороне чеченцев, хотя, конечно, понимаю горе семей, которые оплакивали своих близких, оказавшихся в числе заложников – но они имели право прибегать к средствам, которые не предусмотрены международными конвенциями»?

Но кажется, обошлось – еще одного незаурядного человека для СССР сохранили!

Валентин Кунцевич

Убивать хочу! Но уже не поможет.

Это был последний день наш в городе Львове. Дела завершили, врага победили, все упаковали уже и готовимся отправлять. Часть киногруппы с имуществом (те, кто не посвящен) вообще поездом едут.