Красные камзолы

В книгах про войну я в свое время подметил одну закономерность. Когда бой движется к победе – главный герой всегда теряет сознание. И неважно, Фродо это из «Властелина колец» или капитан Артемьев из «Товарищей по оружию». Правило одно: главный герой теряет сознание и не участвует в тех делах, что творятся между победой и торжеством.

Потому что после боя творится некрасивая проза жизни. Пленных пинками и ударами прикладов сгоняют в одну кучу у дерева. Собирают и раскладывают на траве трофеи – оружие побежденных. Притаскивают из леса убитого наемника. Раздевают его, потому что убитых здесь хоронят в чем мать родила. Одежда – очень дорогое удовольствие. Особенно такая, как у этого покойника. Капрал Годарев носится вперед-назад, раздавая указания и опрашивая каждого участника перестрелки, пытаясь составить общую картину скоротечной стычки. Смирнов с задумчивым видом рассматривает деревья и что-то считает, шевеля губами и загибая пальцы. На шипящего от боли пленного наемника, который держится за плечо, всем плевать. Хотя вон, с пленными Сила Серафимович о чем-то беседует на лающем гортанном языке, чем-то похожем на немецкий. А кожевенник из Кексгольма вон лежит на земле с наспех сделанной повязкой на голове, с которой уже натекла приличная лужа крови. Дышит тяжело, глаза закрыты. Видимо, в отключке. Рядом с ним стоят Степан и Никита и оторопело таращатся на кровь. И я… Чего я опять пешком встал, башкой кручу и ничего не делаю? Заняться нечем, что ли?

– У вас не найдется кусочка сахару? – спрашиваю я у женщины. Капрал Годарев оборачивается и обжигает меня гневным взглядом. Нашел время, мол. Да плевать.

Сахар здесь есть. И стоит он… К примеру, пуд муки Ефим покупал за пять копеек. Фунт сахара стоил в пять раз дороже. Фунт – это небольшой кусок в кулак размером. Сахарная голова, как ее тут называют. То есть сахар здесь – это экзотическое боярское лакомство, но мне он нужен было для другого.

Боярыня растерянно переглянулась с мужчиной в сорочке, после чего тот залез в карету и достал оттуда круглую бумажную коробку. В которой лежали уже наколотые небольшие кусочки сахара. Интересно, они это лакомство для детей готовили или для лошадей?

– Вот, пожалуйста, угощайтесь, – кажется, у них тоже разрыв шаблона. Вон как растерянно говорят. Что, не знают, для чего нужен сахар в полевых условиях? Так сейчас покажу!

Хватаю кусок, вытаскиваю из лядунки надорванный патрон, высыпаю порох вместе с пулей на землю, раскатываю бумагу в лист, кладу на ближайший камень и начинаю массивной рукоятью шпаги толочь на нем сахар в пудру.

– Степан, роди нитки. Прямо сейчас! Небольшими отрезками, в палец длиной. Никита, с тебя чистые тряпки. Бегом!

А то ж так и будут пялиться на раненого, пока он совсем не отойдет. Штатного лекаря в нашей группе нет, потому на оказание первой помощи никто даже не дернулся. Хорошо хоть сюда дотащили, а не в лесу бросили, черти! Хотя, если по правде – что им оставалось делать? Звонить в «скорую» с мобилы, что ли? Хоть тряпкой башку замотали, и то дело.

Так что первой помощью займусь я. Не умею, но видел, как поступала бабушка с открытыми ранами. Хуже точно не станет.

– Держи! – командую Степану, и тот приподнимает кожевенника и укладывает его голову себе на колени. Панталоны в крови будут… хоть бы подстелил что-нибудь. Ну да это его проблемы.

Развязываю повязку. Бегло осматриваю длинный глубокий порез на голове. Его парик, походу, остался где-то в лесу, повязку мужики накладывали уже на обнаженную голову. А вот ворсинки от разбитого парика густо торчат в ране. Наскоро протираю порез мокрой от крови тряпкой и густо сыплю прямо в рану сахарную пудру. Достаю шило, свожу края кожи, прокалываю, продеваю нитку и делаю узелок. И еще один. И еще. Получается, конечно, криво. Но всяко лучше, чем если так оставить.

Краем глаза замечаю, как барышня из кареты о чем-то беседует с Силой Серафимовичем. И обращается к нему «дядя Сила». Хм, а она что, в обморок от ужаса падать не собирается? Тут же как бы кровь, и вон там убитый валяется. А она как ни в чем не бывало светскую беседу ведет. И говорит так, будто Сила Серафимович ее давний знакомый. Хотя по лицу старого солдата видно, что он слегка растерян от такого напора женщины. Кто она такая? Впрочем, это не мое дело.

А Ефима нигде не видно.