В голове у меня закрутилась картина, как наш главный полковой завхоз в образе Кощея, над златом чахнущего, проигрывает в карты все наше жалованье, снабжение, переплавляет на монеты бронзовые полковые пушки… бррр!
Ефим ухмыльнулся.
— Не волнуйся. Господин Стродс очень хорошо играет. Просто великолепно. Ему иной раз даже за стол садиться не надо чтобы выиграть. Соображаешь?
— Э… не очень. Это как так?
— А вот так. Как столкуются между собой вельможные люди — так квартирмейстеру сразу карта прет. И в тот же вечер или через день глядишь — он и в выигрыше остается. То двести рублей выиграет, то пятьсот… Но иногда бывает что и проигрывает. Причем тоже не абы кому, а тем, кто вчера в офицерском салоне собутыльничал. А ежели вдруг не майоры да полковники вечеряли, а лишь порутчики и ротмистры, да не в салоне, а в кабаке — то назавтра карта прет не квартирмейстеру, а его подчиненным, ротным каптернамусам. А иногда и фуриеры с унтерами в кости садятся играть. И непременно выигрывают. Понимаешь?
О как.
— То есть… Но зачем такие хитрости? Разве нельзя напрямую передать из рук в руки то, о чем уговорились?
— Ну тут две причины. Первая — это что если все как положено на бумаге через казну оформлять — то эта самая бумага пойдет через все инстанции ажно в Петербург и там застрянет надолго. Бывает, что даже на год, а то и два… Причем чтобы не застряла бумага — опять же надо поехать туда, в столицу, в самую канцелярию графа Шувалова и с кем-нибудь нужным сыграть в карты.
— То есть дать взятку? — кажется, я начал понимать о чем он.
Ефим недовольно поморщился от моих слов.
— Фу какие ты плохие слова говоришь. И где только нахватался такого? Запомни, Жора. Мздоимство — это плохо. Взятки — преступление, а взяточники — государственные преступники. Их надо бить батогами и отправлять на каторгу. Но при этом коротать досуг за карточной игрой — вполне обыденное занятие для служивого сословия. Да и карточный долг — это, как говорят, дело чести. Долговые расписки по карточному долгу — они даже надежнее долговых векселей, что на гербовой бумаге писаны да печатями скреплены. Другое дело, что азарт — грех смертный есмь, потому после карточного стола следует зайти в церковь, поставить свечку, исповедоваться да покаяться батюшке в своем грехе. А он на тебя епитимью наложит, чтобы, значит, не грешил больше. Небольшую. Не знаю как их благородия Богу молятся, а нам, нижним чинам, епитимья обычно скромная — пожертвовать на церковные нужды десятину от выигрыша, а то и поменьше. Можно даже распиской. Понимаешь?
Я покачал головой.
— Не очень. Зачем расписки? Почему нельзя сразу монетами?
— А где ты их столько наберешь, монет-то? Они что у тебя, на деревьях растут, что ли? Это в Петербурге монетный двор есть, где монеты чеканят. И в столице ее, монеты этой, навалом. И золото, и серебро, и медь разменная. А чуть в глубинку отъехал — так и все. Раз в год скатается боярин с товаром в столицу, расторгуется, вернется обратно в свое поместье, да по разным распискам монету людям раздаст. А люди эту монету или в церковь снесут, или вовсе в кувшин запрячут да закопают где-нибудь на черный день, в запас. А дальше опять до следующего большого торжища по памяти живут, как встарь повелось — ты мне, я тебе.
Ага, ясно. Бартер, взаимозачет и своего рода черный безнал.
Ефим докурил, выбил трубку о подошву башмака и принялся чистить мундштук тонкой щепкой.
— Вот ты думаешь, чего я в артели монеты жалованья не раздаю? Ведь вроде как вам всем по полтиннику ежемесячно жаловать должны, верно?
Ну, тут-то все понятно. Это даже я понимаю.
— Так ведь с общего котла столоваться — оно дешевле выходит. То ли каждый на себя будет готовить — розница, дорого. А оптом, на всех — так на круг с каждого по чуть-чуть, а едим сытно.
Ефим согласно кивнул.
— Так-то оно верно, Жора, но не совсем. Как думаешь, сколько раз с весны полковой казначей звонкую монету на жалованье привозил?
В смысле? Ефим жалованье не раздавал потому что его не было, что ли? Как такое может быть? А капрал тем временем продолжил:
— Вижу, начинаешь понимать. При этом и котел у вас сытный был, с мясом. А как постные дни наступали — так лука и чеснока в каше было в достатке. И бритвы всякие аглицкие удачно сменял, и сукно на камзолах доброе, не выцветает да не расползается после первого дождя. А?
— То есть получается, что все снабжение нашей артели, а то и роты ты по безналичному расчету делал? А остальные артельные старшины так же делают? А господа офицеры? Это они придумали такие схемы? Но ведь это все запросто может…
На этот раз Ефим решил отойти от шаблона. Он наступил мне на ногу и резко толкнул плечом. Я попробовал было вывернуться, но куда там! Крестный просто сбил меня с лавки и придавил к земле всей своей массивной тушей, выдавливая воздух из легких, пока я не захрипел. А потом он немножко ослабил хватку и проговорил менторским тоном: