— Зря ты так говоришь, — возразил Константин. — Со стороны это смотрится совершенно иначе. Торжественно, сурово и даже мрачно. Воевода Вячеслав сегодня днем весточку передал, что даже с двухсот саженей, — а ближе он подобраться не мог — зрелище было такое, что все, кто с ним был, то и дело крестились. Будто ты и в самом деле с небес появился, чтобы свой замок защитить. А уж когда ты невредимым в огонь вошел, так тут даже твои люди имя божье поминали.
— Прямо уж в огонь, — снова не поверил Вячко.
— Но ты же сам видел со стороны, когда мы это на стене в Городно проделывали, — удивился Константин. — Если медные листы до блеска начистить, то они почти как зеркало действуют и пламя отражают — будь здоров, если под правильным углом их разместить. Поверь, ни один из рыцарей не усомнился, что ты прямо в огонь ушел.
— Ну уж, — фыркнул польщенный Вячко и поинтересовался: — А теперь мне можно на стену?
— Снова за свое, — всплеснул руками Константин. — А наш уговор как? Я понимаю, что очень хочется, но пока надо потерпеть. Мы свое слово держим твердо. Обещали тебе, что за каждого нашего воина мы десять жизней у рыцарей отнимем, — пожалуйста.
— Даже с лихвой, — кивнул удовлетворенно Вячко, и лицо его озарилось мстительной улыбкой. — У нас всего-то пяток погиб, а у них, поди, сотни две уже в ад отправились.
— Ну вот. Тогда уж и ты держи свое слово. Не время тебе живому появляться. К тому же недолго осталось. Завтра, на худой конец послезавтра, но они переговоры обязательно затеют. Коль не удалось нас силой одолеть, непременно попытаются взять хитростью.
— Мне бы тоже хотелось епископу глянуть в зенки его лживые, — вздохнул Вячко и покосился на Константина, но тот оставался неумолим.
— Нет, нет и нет, — решительно отрезал он.
— Обманет тебя лиса эта двоедушная, ох обманет, — горестно произнес Вячко.
— Не бойся, — улыбнулся рязанский князь. — Если он что-то и пообещает мне, то я вначале дождусь, пока он это выполнит, а уж потом и свое слово сдержу.
Константин не ошибся. Епископ изъявил желание встретиться уже на следующий день.
Глава 5
Переговоры
— Деньги вперед, — заявил монтер, — утром — деньги, вечером — стулья или вечером — деньги, а на другой день утром — стулья.
— А может быть, сегодня — стулья, а завтра — деньги? — пытал Остап.
— Я же, дуся, человек измученный. Такие условия душа не принимает…
Уже через пару минут после начала беседы между князем Константином и отцом Альбертом ливонский епископ уверился в том, что ему ничто не угрожает.
Он с усмешкой вспомнил, как утром чуть ли не на коленях Генрих умолял его отказаться от безрассудной затеи самому сунуть голову в пасть кровожадного дракона.
— Это ловушка, — неустанно твердил он со слезами на глазах. — Ему наплевать на своих людей. К тому же он собирается оставить в закладе лишь трех человек. Да он тридцать три бы отдал, лишь бы ты сам к нему пришел. Проголодается у себя в замке — сам к нам выйдет.
— Неизвестно, когда это произойдет, а мы уже проголодались, — заметил епископ. — Так что иного выхода я не вижу. Да и напрасно ты перепугался. Вспомни-ка все наши переговоры с Владимиром Полоцким. Тот ведь тоже был весьма зол на меня и моих людей. А что вышло?
Генрих в ответ только тяжело вздохнул. На этот убийственный довод возразить было нечем. Действительно, десять лет назад при личной встрече с полоцким князем его учитель так умело повел переговоры, что Владимир, настроенный поначалу весьма решительно, не просто пошел на некоторые уступки. Он даже согласился на чрезвычайно выгодный не для себя, а для Риги торговый договор, который открывал немецким купцам водный путь по Двине, причем не только в Полоцк, но и в Смоленск. Помимо того они получили и немало пошлинных льгот.
Полоцкий князь добился лишь обещания епископа ежегодно вносить установленную плату за всех бывших данников. Таким образом получалось, что князь и впредь отстраняется от сношений с коренным населением.
Более того, отец Альберт, не иначе как с божьей помощью, сумел так обольстить Владимира, что русич даже послал ему ратную помощь для войны с эстами.
А взять второе их свидание, которое состоялось два года спустя в Гернике, когда полоцкий князь рвал и метал, требуя от епископа обещанных ратей против литовцев и дани с ливов.