Красные курганы

А вот общие рассуждения о народном благе или свете истинной веры, который князь по неразумению заслонил своим поведением от недавних язычников, совершенно не устыдили Константина.

Он лишь лениво осведомился, почему бы в этом случае ливонскому епископу не распустить свое войско по замкам, оставив лишь пяток священников, и пусть те по-прежнему осуществляют богослужение в своих храмах.

— Каждая вера поначалу нуждается в защите, — заметил отец Альберт.

— Защите словом или защите мечом? — уточнил Константин.

— Поначалу слов не всегда бывает достаточно, — уклонился епископ от прямого ответа.

— Всегда, — не согласился рязанский князь. — Но только при условии, что человек принял веру добровольно, проникнувшись этим словом. Если же он окрещен насильно, то удержать его в ней и впрямь возможно лишь с помощью меча.

— Тем не менее замок ты захватил с помощью тех, кто пропитан черной неблагодарностью и склонен укусить протянутую руку. Мой настоящий долг — по-отечески предостеречь тебя от излишнего доверия к предателям. Тот, кто единожды изменил своему господину, непременно попытается это повторить, едва сочтет, что извлечет из этого выгоду и… — Тут епископ, не договорив, изумленно вскинул бровь, потому что его собеседник как-то странно дернулся и натужно закашлялся.

— Ты… — начал Константин неуверенно, — как ты догадался, что в замке нашлись предатели?

— А как бы иначе твои воины смогли одолеть ров и стены? — вопросом на вопрос ответил отец Альберт.

— Ну, я не знаю, — неуверенно протянул рязанский князь.

— Вот видишь, — поучительно заметил епископ. — Ты даже не нашелся, как получше солгать мне. Или у тебя язык не повернулся обмануть слугу божьего, — продолжал епископ все более уверенно, решив, что сумел одержать пусть первую и весьма небольшую, но победу.

Теперь было важно развить крошечный успех, а для этого схизматику ни в коем случае нельзя дать опомниться, прийти в себя. Самое время было перейти к упрекам, чтобы он почувствовал себя виноватым.

— Отчего же, сын мой, ты не дождался своего посольства, которое было тобою отправлено к наместнику Христа в Рим? — осведомился он.

Константин чуть было не сказал, что оно туда вовсе не направлялось.

«Вот было бы забавно поглядеть на его недоумевающую рожу, — даже хихикнул он мысленно, но тут же строго одернул себя: — Не вздумай. Похоже, Альберт до сих пор судит о тебе по тем посольствам, которые ты отправлял к нему в Ригу, вот и пусть дальше остается при своем мнении».

— Я подумал, а хорошо ли это — отвлекать столь великого человека от высоких дум и обращать его взор на земные низменные дрязги? — вместо этого ответил рязанский князь. — Мое посольство успело добраться лишь до Конрада Мазовецкого и Лешко Белого, так что обратная дорога получилась у них совсем короткой.

«Не вышло, — досадливо крякнул епископ. — Попробуем зайти с другого бока».

— А скажи-ка мне, сын мой, — вновь начал епископ. — На днях все мы видели на стенах замка подлинное чудо. Хотелось бы знать, несчастный владетель Кукейноса, который одарил нас своим замком, действительно погиб или… это был живой человек?

— Он почти прорвал кольцо моих воинов под Ростиславлем, — медленно начал Константин. — Получил несколько ран, но еще бился. Затем силы окончательно оставили его, он упал с коня и… — не договорив, рязанский князь благочестиво перекрестился и тяжело вздохнул. — Но вообще-то для меня это большая новость. Служитель церкви, а не верит в чудеса. Ведь если бы Вячко был жив, то разве мог где бы то ни было появиться его призрак?

— А ведомо ли тебе, князь, что свой град он передал мне? — осведомился епископ.

— А я слыхал другое, — задумчиво произнес Константин. — Что он предложил тебе, отче, половину доходов от своего княжества и града Кукейноса, если ты защитишь его от литовцев, чего ты, кстати, не сделал.

— Нет-нет. Это всего лишь слухи, — заторопился епископ. — Да у меня и подлинная грамота имеется, собственноручно им подписанная. Вот она. — И с этими словами он протянул Константину свернутую в трубочку грамоту со шнурком, на котором сиротливо болталась большая вислая печать. — Вообще-то их две. Одна — на вашем языке. Это та, что ты в руках держишь. Вторую же я оставил на хранение в Риге.

Константин развернул документ.

— Это он сам писал? — уточнил на всякий случай.

— Писано в Риге, но не его рукой, — покачал головой епископ. — Неужто, сын мой, ты считаешь, что слуга божий может лгать?

— А как же pia fraus?[49] — осведомился Константин.

— Находясь in partibus infidelium,[50] мы порою и впрямь вынуждены к ней прибегать, — покорно согласился епископ. — Но делаем это лишь по отношению к злобным язычникам, закосневшим в грехе и мраке заблуждения. Тогда-то qui cum Jesu itis[51] и прибегают к этому. Но тебя, человека, носящего на груди крест, я бы постыдился обманывать. А если ты не веришь той грамоте, что у тебя в руках, то вот и другая, которую составили мы с Всеволодом, князем Гернике. Посему должен сказать, что овладел ты этими замками не по праву и не по закону.

— А вы, значит, по закону? — раздраженно фыркнул Константин.