Красные курганы

Галицкий князь пристально обвел взглядом присутствующих, будто не имел еще ответа на этот вопрос и не сделал своего окончательного выбора. В этот момент не только у старейших и самых знатных что-то екнуло в душе: «Неужто меня выкликнет?!»

— Вот на кого надлежит венец златой надеть, — провозгласил он громогласно, уперев свой палец чуть ли не в грудь Константина, и тут же уточнил: — Опять же по лествице он от Святослава исходит, а тот постарше Всеволода будет.

Первым возмутился Владимир Рюрикович. Пока митрополит расписывал будущего кандидата в цари, он уже приготовил для рязанского князя хороший отвод, да потом выяснилось, что владыка предлагает не Константина, а Мстислава Удатного. Сейчас же для него пришла самая пора.

— Это верно, — заявил, поднявшись, смоленский князь. — Святослав постарше Всеволода. Да только если по лествице судить, то тут старшинство не за ним, а за Ярославом Всеволодовичем, который на одно колено постарше всех нас будет.[88]

Ярослав мгновенно приосанился, но смоленский князь гнул свою линию и отдавать царский трон в чужие руки не собирался:

— Однако уже после того решили наши пращуры, что право на великий киевский стол надо оставить лишь за Мономашичами, дабы не учинилось всеобщей распри. Из них же Мстислав Романович — самый старший.

Тут пришел черед расправлять плечи самому киевскому князю. Он с благодарностью посмотрел на своего двоюродного брата.

— Можно и иначе поступить. Чин за Мстиславом Романовичем прежний оставить — великий князь. Пусть память о старине у нас будет. Царем же следующего по старшинству избрать.

Красиво сказал Владимир Рюрикович. Красиво и умно. Так все вывернул, чтоб и всех прочих претендентов осадить, и себя напоказ выставить. Ведь именно он и был этим самым следующим.

Вот только сам смоленский князь мало кого устраивал. Тут-то и началось то, чего так боялся Константин. Чуть ли не каждый припомнил злополучную лествицу именно к своей выгоде. Уже никто никого не слушал — все кричали о своем. Кое-кто пытался даже ухватиться за меч, но предусмотрительный Константин еще накануне через митрополита порекомендовал киевскому князю, дабы Мстислав Романович во всеуслышание объявил о том, что если кто забудется и прихватит с собой по привычке меч или иное оружие, то все это будет немедленно изъято его гриднями.

«Ну, хоть в чем-то пользу оказать смог, — грустно подумал Константин. — И еще хорошо, что князья — не епископы, приучены не кулаками махать, а мечами».

Об остальном же и думать не хотелось. И так ясно, что все пошло прахом.

Последнюю попытку примирить собравшихся предпринял виновник всего учинившегося непотребства — Мстислав Удатный.

— Тихо тут! — взревел он от досады, начиная понимать, что если бы не его опрометчивое выступление, то ничего этого не случилось бы.

Шум слегка утих, хотя и ненадолго, но галицкому князю хватило и этой небольшой паузы.

— Скажи мне, Мстислав Романович, — обратился он к своему киевскому тезке. — Чем тебе князь Константин не угодил? — И тут же, не дожидаясь ответа, перенес свой указующий перст на смоленского князя. — А тебе, Владимир Рюрикович, чем Константин не по душе? Ответьте мне вы оба!

Киевлянин слегка замялся, не желая называть истинную причину, но его двоюродный брат оказался откровеннее.

— Вои рязанские моего сына срубили, — тихо произнес он. — Ты же сам, брате, чадо потерял. Ведаешь, какое это горе.

Воцарилась тишина. Даже сам Мстислав опешил, не зная, что говорить дальше. О том, как тягостно переживать такое, он и в самом деле знал не понаслышке — его единственный сын умер от тяжелой нутряной болезни всего два года назад.

— К тому же больно властен рязанец, — произнес Мстислав Романович, поддерживая смоленского князя. — Он и без царева венца вона как о себе возомнил. — И катнул по столу блестящий серебряный кругляш в сторону князя Вячко. — Ну-ка, зачти, Вячеслав Борисович, что там он сам о себе понаписывал.

— А я и так знаю, — отодвинул в сторону монету Вячко. — Правильно там написано. Кто из вас может сказать, что он не только свои земли хранит, но и вотчины пращуров обратно под свою длань возвращает? Среди нас и есть всего двое таких — Мстислав Мстиславич Удатный, который у угорского короля Андрея Галич отнял, да Константин Рязанский.

— Мы тоже не раз хаживали на немцев орденских, — возмутился Святослав Новгородский.

— И чудь[89] не раз примучивали, — это уже Ярослав голос подал.

— Чудь лишь дурень не примучит. Из них вои никакие, — заметил ему Вячко. — Ты немцев поди одолей. Да чтоб крепкой ногой встать в тех местах! Чтоб навечно!

— Подумаешь, Кукейнос с Гернике взял рязанец. Вот ежели бы он вовсе немчуру орденскую в море загнал, то я бы первый — богом клянусь — за него голос подал, — задиристо выкрикнул Ярослав, размашисто перекрестился и тут же осекся.

Но было поздно. С противоположного конца длинного стола тяжело поднимался Константин.