Красные облака. Шапка, закинутая в небо

Джаба мог рассказать с некоторой полнотой лишь свою биографию, ему была известна во всех подробностях жизнь лишь одного человека на земле, а этого было ему слишком мало. Джаба любил дома, потому что они хранили мысли незнакомых людей, их думы, радости и печали; дома таили эти и без того скрытые мысли, еще более маскировали их и разжигали в Джабе жажду сближения со всеми этими людьми. Душа и разум Джабы были готовы к овладению всем бесконечно разнообразным богатством человеческих чувств и переживаний, все его существо бессознательно стремилось к тесному и плодотворному человеческому общению.

Пыль на улице тем временем улеглась. Рабочие выбирали обломки известки и кирпича из желобков трамвайных рельсов и кидали в кучи строительного мусора, высившиеся целыми горами среди развалин. Джаба осмотрел свои брюки, стряхнул пыль с волос.

На спуске Элбакидзе его вдруг окликнули по имени. Грохот мчавшегося троллейбуса помешал ему сообразить, с какой стороны донесся голос. Джаба остановился, посмотрел по сторонам, бросил взгляд на окна соседних домов.

«Кто это? Зовет и прячется. Пойду своей дорогой — крикнет снова».

Он шел вниз по спуску, легко, осторожно ступая и напрягая слух, чтобы, услышав зов, сразу установить направление звука, но никто больше не окликал его. Он еще раз оглянулся через плечо и ускорил шаг.

Переходя по мосту через Куру, Джаба вспомнил редакторскую записку, всполошился — не потерялась ли она, обшарил карманы, вытащил листок, развернул его.

«Дорогой Элизбар! — прочел он. — Податель этой записки — сотрудник нашего журнала, молодой, талантливый писатель Джаба Алавидзе. Ему необходим на один вечер какой-нибудь театральный костюм. Прошу тебя устроить это дело. Что это ты совсем забросил наш журнал? С уважением Георгий Накашидзе».

«Писатель! Ну уж… Да еще талантливый!»

Джаба перешел через улицу и уже собирался войти в театр через служебный вход, как вдруг опять услышал свое имя. На этот раз, обернувшись, он сразу заметил среди толпы того, кто его окликнул. Молодой человек бежал по тротуару ровно и неторопливо, как стайер в начале дистанции. Лицо у него раскраснелось от бега. Он остановился, вскинул обе руки вверх в знак приветствия — улыбка, словно луч маяка, попеременно вспыхивала и гасла на его лице.

«Гурам! — сердце у Джабы учащенно забилось. — Гурам! Ух, и давно же мы не виделись!»

Друзья обнялись, неловко, крепко поцеловались. Они хлопали друг друга по спине и смеялись, словно вовсе не умели говорить. Могучее, животное чувство радости сделало их похожими на первобытных людей. Оба хохотали, размахивали руками и не могли выговорить ни слова.

— Я тебя увидел из троллейбуса, но не смог выбраться… Чуть не от самого Земмеля бегу, люди смотрят и изумляются.

— А я-то не мог понять, кто меня зовет…

— Я нагнал тебя уже на мосту, но на этот раз не окликнул, хотел незаметно подкрасться… Ну, а когда ты свернул к театру, испугался, как бы не упустить.

— Вот и спас меня — еще минута, и я ушел бы в актеры!

Каждое, самое обыкновенное слово звучало сейчас необычно, любая, самая незначительная шутка представлялась вершиной остроумия.

Взволнованный неожиданной радостью, стоял Джаба, не сводя глаз с товарища детских лет. Когда после долгой разлуки встречаешься с человеком, которого любишь, происходит что-то необъяснимое — словно вновь возникают в эфире незримые радиоволны, соединявшие некогда близкие, дружественные души, волны затухшие, ослабленные временем и расстоянием, и город, перерожденный присутствием возвратившегося друга, кажется наэлектризованным снова.

— А знаешь, я, видимо, почувствовал, что ты здесь, — все утро думал о тебе, — сказал с изумлением Джаба.

— Утром я торчал во Внуковском аэропорту.

«Явно я что-то чувствовал», — подумал Джаба.

Случилось что-то важное, что-то в корне переменилось. С этого дня все получит новый смысл. Оттого что Гурам здесь, в Тбилиси, совсем иное значение будут иметь каждое выступление Джабы в печати, каждое его слово, каждый поступок. Внезапно Джабе стало неловко, что он явился в театр за костюмом, и показалось чуть ли не постыдным, что он собирается пойти в этом костюме на бал-маскарад. Он не мог угадать, как отнесется ко всему этому Гурам.

— Окончил? — спросил он друга.

— Нет еще… Осталась дипломная работа. За этим я и приехал. Хочу снимать здесь.

— А потом?

— Там видно будет. Сейчас мне нужен хороший сценарий. Так, на две или три части. Ты случайно ничего не пишешь?

— Я? Ничего.

— Ну да, ты ведь, брат, журналист!

— Так уж и журналист?

— Все говорят. Какого-нибудь интересного материала не встречал? Надо мне просмотреть здешние журналы. Давно я не читал ни одного грузинского рассказа. Появились на горизонте какие-нибудь новые имена, молодые таланты?

— Есть кое-кто. Дам прочесть.

— Помогите мне, а то плохи мои дела. Времени у меня совсем мало. Куда ты сейчас идешь?

— В театр. Поручение из редакции…

— Долго задержишься? Если долго, то встретимся вечером.

— Вечером?

— Что, занят? Ну, тогда позвоню тебе завтра утром в редакцию.

— Ладно.

— А хочешь, я подожду…