Красные облака. Шапка, закинутая в небо

В 1971 году грузинский читатель познакомился с новой книгой Э. Кипиани. Роман «Шапка, закинутая в небо» был встречен исключительно тепло. Годом позже знакомится с романом всесоюзный читатель по публикации в журнале «Юность». Вскоре республиканское издательство «Мерани» выпускает книгу на русском языке. Книга вызвала живой интерес и была удостоена премии на республиканском конкурсе, объявленном Министерством культуры, Комитетом по печати при Совете Министров и Союзом писателей Грузии в честь 100-летия со дня рождения В. И. Ленина и 50-летия Советской власти в Грузии.

Обе эти поэтичные, добрые, страстные книги — о молодежи, о судьбах интеллигенции, об осмыслении собственного места в нашем обществе, о роли и взаимозависимости каждого, одного и всех, о большой ответственности человека за судьбу каждого — далекого и близкого, знакомого и незнакомого, о виновности равнодушных, о совести, чей голос не заглушить никакими рассуждениями, о преодолении собственных слабостей, о том, что радость, не разделенная с людьми, — не радость, о том, что каждая мысль, слово, поступок должны творить людям добро.

Книги Эдишера Кипиани творят добро. Автор заслужил признательную любовь грузинского читателя, а благодаря превосходным переводам — и широкую всесоюзную популярность.

КРАСНЫЕ ОБЛАКА

РОМАН

Перевод с грузинского

Э. АНАНИАШВИЛИ

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

ДЖАБА АЛАВИДЗЕ,

ЖУРНАЛИСТ, 24 ЛЕТ

— Джаба, проснись! Слышишь, Джаба!

Обернув тряпкой половую щетку, Нино обметает потолок. Кое-где по углам завелась паутина стены покрылись копотью от керосинки, белые шнуры электропроводки усеяны темными пятнышками. В комнате пахнет пылью. «И чего я затеяла сейчас возню с потолком?» — думает Нино.

. — Эй ты, соня, вставай, опоздаешь!

Голос точно рассчитан: не разбудит спящего глубоким сном, не заставит его вскочить с колотящимся сердцем, но достаточно громок, чтобы рассеять сладкую утреннюю дремоту.

Джаба, однако, не спит и даже не дремлет. Он просто лежит с закрытыми глазами, не подавая виду, что проснулся. Когда матери кажется, что ее не слышат или что вокруг никого нет, она любит думать вслух. И Джаба ждет: что сейчас скажет Нино, какое объяснение подыщет его сегодняшней лени?

— Джаба, слышишь, Джаба! Уже девять часов.

Щетка, обернутая тряпкой, обошла стороной четырехугольный кусок потолка над постелью Джабы и направилась к соседнему углу.

— Что с этим мальчишкой, уж не заболел ли?

Джаба сдержал улыбку, чуть приподнял веки, посмотрел сквозь ресницы. Голова у мамы повязана косынкой, седины не видно, щеки разрумянились от работы.

«Совсем как девочка, — думает Джаба. — И чего я разревелся тогда, что я понимал, несмышленыш? Ведь мне еще и одиннадцати не было! Не пришлось бы маме так мучиться…»

— Джаба, уже девять часов, тебя выгонят из редакции!

Нино перешла к противоположной стене. Здесь щетка ей больше не нужна, она дотягивается до потолка руками.

Комната втиснута в узкое пространство чердака под самой железной крышей. Потолок покатый, две противоположные стены — разной высоты. У внутренней стены без щетки до потолка не достать, зато у внешней приходится нагибаться, чтобы не удариться об него головой. С этим еще можно бы примириться, но гораздо хуже то, что с весны до середины осени в комнате невыносимо жарко и душно. Дом очень старый, говорят, он построен лет сто тому назад каким-то купцом для своей любовницы. Чердак был предназначен для сушки белья — строители позаботились о том, чтобы на железную крышу его падало как можно больше солнечных лучей и в чердачных помещениях воздух был сухим и раскаленным.

Тридцать пять лет тому назад какой-то студент, один из первых советских вузовцев — выходцев из деревни, набрел на этот чердак и жил там, пока учился. Потом комната переходила по наследству от одного студента к другому, студенческие поколения сменялись в ней. Жили одинокие, селились и семейные — с женами и детьми. Шестым поколением был отец Джабы, а сам Джаба — седьмым и последним. Отец ушел на войну и пропал без вести, а Нино так и осталась на чердаке вместе со своим единственным сыном.

— Джаба, вставай! — снова послышался голос матери. — Нет, тут что-то не так. Мальчишка, наверно, влюблен. Спрошу-ка его, в котором часу он вернулся вчера!

Джаба снова сдержал улыбку, снова приоткрыл глаза, выглянул в узкую щелку между веками. Мать стояла около увеличенного фотопортрета отца, голова ее приходилась вровень с головой мужа, казалось, они сняты вместе, плечом к плечу, оба одного роста. «Но отец был высокий», — мелькнуло в голове у Джабы. Он заметил на столе пачку сигарет. Потянуло закурить — но тогда «игре» с матерью пришел бы конец…

Семейный портрет распался надвое, одна половина его обернулась и встала перед другой. Нино достала из передника платок, провела им по коричневой рамке, вытерла стекло. Опустила руки, с минуту всматривалась в лицо мужа, потом вышла из комнаты. За дверью зазвенело ведро. «Сейчас она принесет воду и примется скрести пол», — подумал Джаба.