Красные огни (бесплатно)

Эд пытался чинить телефон, но те детали, которые не разлетелись по комнате, искорежило или переломало. Это бесило и приводило в отчаяние одновременно. Ведь Эд оказался так близко, ведь была возможность! Ночью он пять или шесть раз подходил к двери Люси и стучался – грубо, громко, ему хотелось разнести комнату дочери к чертям, – но изнутри не доносилось ни звука.

Незаметно наступило прохладное, туманное утро. Ярость ушла, Эд чувствовал себя разбитым, как невезучий красный телефон. Он снова поднялся к Люси, но дочери уже не было – дверь стояла нараспашку. Горло вдруг сдавило и больше не отпускало – так, что хотелось разорвать собственную гортань, лишь бы освободиться от горького чувства внутри.

Эд вышел из дома, обшарил карманы в поисках телефона. Казалось правильным удалить видео с бойней Дилана – чтобы убрать, отключить навязчивые мысли, – но записей не нашлось, и Эд не вспомнил, что стирал их.

Потоки утреннего воздуха ворошили дедовские газеты на заднем сиденье машины – Эд достал кипу и хотел выбросить, когда заметил, что фото Дилана нет. Не лежало худое тело под белой простыней, и кровавая надпись не молила о помощи.

Эду стянуло внутренности. Он вышел из машины и механически поднялся на чердак. Поискал статьи о резне в школе "Красные огни". Ничего, кроме выбора цветов и девиза. Нет, вот: фото выпускников 70 года и 71 года. Заметка о завершенном ремонте. Фото выпускников 72, где во втором ряду слева щурился тощий парень с ужасно светлыми волосами, а на первом стояли Аннабель, Эмили, Джессика, Стив и другие – судя по подписи, все они стояли там.

Эд неуверенно улыбнулся и пару минут осознавал перемену – что она значила, – а потом бросился вниз. Если изменилось это, и его жизнь изменилась? Почему бы нет? Хоть как-то, хоть немного, и Бриттани курит с цыганским видом на веранде, а Люси выросла другой, лучше. Эд побежал по комнатам, распахивая настежь окна, дверь, шкафы, и каждый раз в груди замирало от предвкушения восторга и радости – но Бриттани нигде не было, и торжество сходило на нет.

Эд подошел к комнате Люси, на двери которой выцветала записка трехлетней давности "Несмотря ни на что, люблю тебя, папа". Он улыбнулся, зажмурился и переступил порог. Тишина.

Эд открыл глаза и увидел ту же, обычную комнату Люси. В окно лился холодный утренний свет, ветер разбрасывал по полу бумажные листы. Ни Люси, ни рюкзака, ни спортивной сумки. Эд мысленно обрадовался этой маленькой перемене – все же по расписанию у Люси не было сегодня физкультуры.

Он начал собирать листы, сперва бездумно, пока не победило любопытство, и в глаза не бросился заголовок: "Массовая стрельба в школе "Страж"". Эду стало не по себе. Он просмотрел остальные тексты: "Массовое убийство в школе "Колумбайн"", "Массовое убийство в Вирджинском колледже". Такое было неприятно держать в руках – не то что читать, и Эд ткнул кошмарную пачку в мусорную корзину. Почти целиком ее занимала красно-синяя коробка – Эд смял ее, дабы освободить место, и тут его прошиб пот: помехой оказалась упаковка от патронов. Не из тех, что подходили к дедовскому обрезу, а более крупных – калибра 9×19.

Эду показалось, что комната закручивается каруселью. Он помотал головой, направился к двери, затем к шкафу. Дневника Люси там не нашлось. Эд подошел к кровати, к столу, снова к кровати – поднял матрас – и лишь тогда увидел заветную тетрадку. От нарастающей тревоги Эд не мог ее открыть, пальцы не слушались, наконец, он перелистнул на последнюю запись – ничего страшного. Подростковые переживания с долей асоциальности – ничего страшного, Люси росла без мамы, у девочки не получалось заводить друзей – ничего, НИЧЕГО страшного! Эд перевернул еще на день:

"… в мире ненужных людей и ненужных вещей. Несправедливый и лживый мир – продажный мир-шлюха. Меня тошнит от него, меня тошнит от людей вокруг, тошнит от того, как жалко они живут, меня тошнит от школы, от лжи, от предательства, меня тошнит от грусти отца, меня тошнит от столького, что я хочу сбежать от собственной души, что мне хочется…"

Запись обрывалась, будто Люси не хватало слов, чтобы выразить все это отвращение к жизни, которое пожирало дочь изнутри.

Эд аккуратно положил тетрадку на кровать и попытался встать, но ноги его не держали, он без сил рухнул обратно.

***

Фигурка Люси с трудом забиралась на холм. Походка выглядела неестественно, будто спортивная сумка на правом плече смещала вбок центр тяжести. Эд толкнул дверцу, но опять не смог подняться – от волнения тело не слушалось. Он несколько раз глубоко вздохнул и встал, затем резко повернулся, достал из-под сиденья обрез. Посмотрел на него в отчаянии, посмотрел на силуэт Люси и хотел оставить оружие, но руки не подчинились. Эду казалось, что кто-то другой управляет им: закрывает машину, на непослушных ногах поднимается по холму. Кто-то другой сглатывает слюну, открывает рот, но не может выдавить и слова.

– Ч… что в сумке, Л-люси?

Она вздрогнула и обернулась. В серых глазах мелькнуло удивление, но его быстро вытеснило что-то неподъемное, темное, грустное.

– Пап, иди на работу.