– Ой, да пошли уже, – бросила Тамара с легким недовольством и вышла.
Радлов с довольной ухмылкой последовал за ней.
__________________________
Через час, когда окончательно стемнело, кто-то настойчиво постучал в дверь. Тамара к тому времени успела задремать. Она повернулась на другой бок и сквозь сон недовольно пробурчала мужу:
– Это к тебе.
Радлов, лежавший у стенки, осторожно перелез, стараясь не побеспокоить женщину, впотьмах отыскал тапочки, выбрался на ощупь из спальни и добрался до прихожей. Там он щелкнул выключателем, поморщился немного, привыкая к свету, и отворил дверь.
На пороге стол перепуганный бригадир.
– Что стряслось, почему так поздно? – спросил Петр, поправляя халат.
– Бумага тебе. От завода, – бригадир вытащил из переднего кармана мятый конверт. Руки у него дрожали.
– Кто принес?
– Петр Александрович, не задавай глупых вопросов. Ты ведь и сам знаешь, как оно обычно происходит. Забирай, что ли, да пойду я.
Радлов принял конверт, и бригадир скрылся за завесой тьмы.
Внутри конверта лежал плотный лист бумаги, сложенный вдвое. На нем печатными буквами значилось:
«Это ведь участок Андрея. Да откуда они узнали, что он решил продавать?» – с ужасом подумал Радлов.
Довольно быстро, однако, в нем пробудилась его практичная натура, подавив судорожные потуги страха. Он перечитал ту строку, где значилась сумма, и принялся мысленно рассуждать: «Итого восемьдесят. Ага. Тьфу ты! Как с дедом Матвеем пообщаешься, так всегда агакаешь да угукаешь. А цену-то ниже рыночной поставили раза в полтора. И из этого еще премию себе выудить? С другой стороны, деньги нужны. Деньги очень нужны. Хозяйство-то накрылось, передохнут тут свиньи, – Радлов еще раз бегло просмотрел текст на случай, если упустил что-то важное. – М-да, дела…».
Глава двадцать шестая. Переговоры
На следующее утро Радлов встал, как всегда, разбитый, с тяжелой головой да путаницей в мыслях. Уснуть ему так и не удалось, но всю ночь перед глазами стелился какой-то туман. А в тумане угадывались очертания лиц, собранных из дыма и гари, но чьи это были лица – неясно.
Тамара еще спала, уткнувшись носом в подушку. Петр перескочил через нее и первым делом поднялся на второй этаж, проведать гостя.
Лука сидел на полу посреди залы, расставив руки в стороны – как всегда, ладонями кверху, будто у него что-то в них насыпано. Глядел мутным взором прямо перед собой и тихо, с нежностью приговаривал:
– Кушайте, кушайте, мои хорошие…
«Неужели снова?» – настороженно подумал Петр, затем приблизился к другу, стараясь по возможности не шуметь, положил руку ему на плечо и спросил:
– Лука, с тобой все хорошо?
– Со мной все хорошо, – машинально ответил обувщик, не меняя позы.
– А чего же ты… сидишь так?
– Петь, ну должен же их кто-то кормить, – Лука наконец развернулся в сторону собеседника, а во взгляде его тусклым огоньком блеснул угнетенный разум. – Не станет моих птичек – совсем тяжко придется.
Радлов стоял в замешательстве и долго не мог пошевелиться. На миг ему даже почудилось, словно комната и вправду наполнена черным вороньем. Воронье кружит, кружит вокруг Луки, усаживается к нему на плечи, клацает клювами и недобро косится на хозяина дома.
Петр помотал головой. Морок исчез.
– Лука, ты, может быть, у нас пока поживешь…
– Не хочу. Я уже привык там. И пташкам больше нравится… правда же? – и обувщик оглядел комнату, спрашивая совета у своих невидимых спутников.
– Посиди до вечера хотя бы, – предложил Радлов, понимая, что отпускать друга в столь плачевном состоянии – это все равно, что смертный приговор ему подписывать.
Лука медленно кивнул – прерывистыми короткими движениями, будто шея у него изнутри была оснащена пружинами, и пружины от времени утеряли плавность.
– Вот и славно! – обрадовался Радлов. – Вот и славно. Тома скоро проснется, завтрак будет. А я тебе сейчас воды принесу – обмоешься.
– Зачем? До ванной я могу дойти.
– Нет-нет, там… не работает. Я сейчас, ты погоди!