А преследователи как бежали, так и застыли разом. Кто-то из них пугливо прорычал, как собака, которую силком выставляют на мороз, кто-то взвизгнул от испуга, и все они бросились врассыпную. Первым убегал Шалый, чересчур опасавшийся за свой нос.
Петр глядел на труп, не отрываясь и не веря своим глазам. Но глаза-то не врали, и лежал на земле распластанный человечек с раскинутыми в стороны конечностями да каменной головой, которую ему приладили вместо прежней, настоящей.
Как в тумане, поплелся Петр к своему жилищу, а там сел в прихожей прямо на пол, обхватил себя руками и застонал.
Выскочила испуганная Тома.
– Что? Опять приступ?
– Не, – глухо отозвался Радлов, от бессилия проглотив последний звук в слове. – Я человека убил…
Тамара ахнула, села напротив, тоже на пол, и спросила:
– Кого?
– Не знаю, как звать. С Шалым ходил. Лицо обезображенное.
Женщина пододвинулась ближе, обняла мужа, крепко прижала его к себе и тихо, полушепотом, произнесла:
– Петь, Петя! Это не люди.
Они стала раскачиваться, будто ребенка успокаивала, и повторила:
– Это не люди, Петенька. Они же как клопы. Их давить надо.
Радлов совсем раскис и плакал. Тома приподняла его, надрывая спину, заставила выпрямить ноги и осторожно повела в спальню, приговаривая:
– Ты сейчас полежишь, отдохнешь, и забудется всё. Ничего и не было. Ничего и не случилось. Привиделось тебе. Конечно, привиделось, давно ведь не спал…
__________________________
Нападавшие вскоре встретились дома у Ленки. Все дрожали и пили, и от дрожи не могли рюмку нормально ко рту поднести, так что больше водки лилось на пол, чем в глотку.
– Сука, – злобно прохрипел Шалый.
Остальные молчали. Хозяйка понимала, что что-то произошло не так, как планировалось, и не вмешивалась – трезвой-то и ей было страшно Бориске под горячую руку попадаться.
В какой-то момент один мужчина не выдержал, встал из-за стола и с криком:
– Да пошли вы! – выскочил на улицу, сильно хлопнув входной дверью.
На это тоже никто не проронил ни слова.
Шалый очнулся, перестал заливать в себя спиртное без продыху, огляделся по сторонам в поисках жертвы, уставился на тощего владельца дома и сказал:
– А ты х… последним бежал? А, тварь?
– Так слабосильный я, – извиняющимся тоном ответил мужичок. – И страшно. Он вон, как огромный! Валун-то голыми руками отодрал!
– Я ж тебя придушу сейчас, – и Бориска действительно пошел в его сторону, размахивая руками, но его остановили, крикнув с другого конца стола:
– Хорош собачиться! Похоронить надо этого… а то не по-людски получается. Звали-то его как?
– Да хер его знает, – Шалый пожал плечами. – Лицо рябое, рябым и звали, но только за глаза. Я вообще не помню, откуда он и как ко мне прибился.
– Без имени, значит, похороним.
– Ты гроб где возьмешь, умник?! Поедешь заказывать, да? А если боров этот нагрянет, чтоб всех нас порешить?
Ленка испуганно застонала и спряталась в соседней комнате. Ее муж осторожно подал голос:
– Лука-счастье эти гробы про запас стругает вроде. У него и возьмем.
Выпили еще и впятером отправились к Луке – без Лены, которая отчего-то рыдала в подушку да хоть с кем-либо разговаривать отказывалась.
Дом стоял нараспашку, так что вошли всей гурьбой и столпились у входа в мастерскую. Лука сидел у оконца и улыбался как-то больше обычного – то ли старая его болезнь усугубилась, а то ли по сумасшествию. У дальней стены в ряд стояли три гроба – два огромных, обитых разной таканью, и один поменьше.
– Ну что, е…ько, – обратился к нему Шалый в издевательской манере, давая волю своему гнилому языку. – Слабака-сынишку схоронил и рад, а?
– Ты охренел? – крикнул кто-то позади. – С Лукой нельзя так обращаться.
Бориска хотел что-то ответить, но кричавший ушел. И у Шалого осталось только трое товарищей.
Лука между тем поднялся на ноги, подошел к обидчику и проговорил:
– Илюшу… не тронь.
Улыбка по-прежнему блуждала у него на лице, а в глазах стояли слезы.
– Ой, ладно, пошутил я! – Борис загоготал. – Гроб нам нужен.
Лука отошел в сторону, указал на самый маленький гроб, пояснив:
– Этот берите, он под метр семьдесят пять.
Двое мужчин прошли вглубь помещения и выволокли ящик, а Шалый удивленно поинтересовался:
– Слышь, а ты как с ростом угадал?
– А у меня все три под чей-нибудь рост, – Лука хитро подмигнул.
Бориске отчего-то сделалось жутко, так что он со всех ног побежал к выходу.
К вечеру рябого схоронили под крестом без имени. Его новая каменная голова, сплошь покрытая запекшейся кровью, осталась лежать у забора.
Радлов тем временем пришел в норму, выпил немного коньяку, от нервов, и, сидя на кухне, разговаривал с женой.
– Тома, давай я тебя к маме отвезу, – предложил он.
– Чего это вдруг?
– А если Шалый со своими опять придут? Боязно мне за тебя, Том…
– Да не хочу я! – возмутилась женщина. – У меня дел по горло, и посуда, и прибраться перед сном нужно. А если тебе плохо станет? Не, я уж тут лучше.
– Послушай меня, – Радлов выдержал паузу и продолжил приказным тоном: – Ты сейчас берешь все, что нужно, и я везу тебя к твоей матери. И без споров, тут может быть опасно. Хорошо?