Красные озера

Тамара долго отнекивалась, но в итоге согласилась. Петр отвез ее к Инне, шепнул теще на ухо:

– Берегите дочь, – и вернулся домой.

Весь вечер он просидел в утомительном ожидании чего-то плохого, потом отправился в спальню и попытался уснуть – как всегда, ничего не получилось.

А ночью в растрескавшееся кухонное оконце кто-то бросил самодельную бомбу – бутылку с фитилем. Внутренняя отделка и деревянные перекрытия под кирпичной кладкой мгновенно вспыхнули и задымились. Вот только Радлова не было на кухне. И Радлов не спал.

Так что первым делом он попытался затушить возгорание, а когда понял, что ничего не выходит – спустился в погреб, в котором уже скопился удушливый угар, схватил какой-то ящичек и небольшой мешок и с этим добром выскочил наружу. Потом отогнал машину из гаража и встал посреди участка.

Вспыхнула и провалилась внутрь крыша дома. Из окон вырвались языки пламени, рыжие да шустрые. Поднявшийся ветер трепал их во все стороны.

Петр смотрел на пожарище, не отрываясь, и в глазах у него тоже плясало пламя.

Через час прибежала Инна Колотова, которая всегда почти засыпала под утро и потому первой увидела пожарище на противоположной стороне озера.

– Ах ты, Господи! – воскликнула она и всплеснула руками. – Что же творится такое?!

– Снаряд в окно кинули. Ворота, видно, сломали, да я не слышал. Тома где?

– Да спит она, не стала уж я будить-то. Умаялась, бедная, совсем.

– Не будите, пусть отдыхает.

– А дом-то что же? – не унималась старуха. – Как жить будете?

– Я денег скопил немного, может, и переедем, – задумчиво ответил Радлов.

Колотова похлопала его по широкой спине и спросила с заботой в голосе:

– К нам пойдешь?

– Завтра приду. Дела у меня.

– Ишь ты! Да какие дела ночью могут быть?

Петр промолчал, и Инна отправилась на другой берег, к мирно спящей дочери.

Затем стали потихоньку собираться жители, привлеченные заревом – немного, человек пять. Радлову все выражали сочувствие.

– Ко мне, может, пойдешь? – приглашал матвеевский сосед. – Выпьем, посидим, поговорим, а?

– Нет, спасибо. К теще поеду скоро, – соврал Петр.

– Может, надо чего? – настаивал собеседник, явно испытывающий чувство вины за то, что зимой погорельца в селении невзлюбили.

Петр опять отказался. Матвеевский сосед неуверенно развел руками, как бы говоря: «на нет и суда нет», – и уж собирался уходить, но приметил деревянный ящичек.

– Неужто только это успел вынести?

– Только это и успел. Зато самое важное.

– Чего уж важного? Вон, сбоку написано «шпатлевка», – сосед рассмеялся и шутливо добавил: – Спросонья что ли перепутал с чем?

Радлов наклонился к нему ближе и в самое ухо прошептал:

– А там не шпатлевка. Там бризантной взрывчатки два килограмма – рвануло бы до небес. Хорошо, что успел вынести.

– И на кой черт она тебе?

– Зачем нужна работа, если с нее не воровать? – Петр посмеялся над собственной остротой, потом добавил: – Не знаю, думал, пригодится рыбу глушить.

– Не, для рыбы не пойдет – не взрывается же толком без какого-то там заряда! Мы, когда завод пытались снести, быстро это обнаружили, – сосед подумал немного, пожелал погорельцу удачи и удалился.

Когда все разошлись, а от особняка остался лишь почерневший от гари кирпичный остов, Петр вытащил из машины одеяло, расстелил его на голой земле, лег сверху и впервые за очень долгое время уснул.

Во сне Петр был счастлив.

На горизонте рождалась заря.

Глава сорок девятая. Радлов

Петр проснулся оттого, что замерз, ибо от земли поднимались холодные испарения. Первым делом посмотрел на часы, ремешком впивающиеся в отекшую кожу на запястье. Было 4:15 утра. Секундная стрелка щелкала громче всех, даже особо прислушиваться не требовалось, чтобы в предрассветной тишине уловить ее ход, но на секунды Петр пока не смотрел – счет на них еще не начался.

Он чувствовал себя отдохнувшим и бодрым, свинцовая тяжесть в теле пропала. Сердце, правда, немного ныло, сердце опять было чем-то недовольно, но это уже не страшно. «Как же два часа сна преображают человека», – подумал Радлов и усмехнулся.

Потом сел на одеяло, за ночь покрывшееся пылью, придвинул к себе спасенные накануне ящик и мешок, из мешка достал лист бумаги, ручку да принялся сочинять письмо. Сначала написал: «Дорогая Тамара», – но тут же поймал себя на мысли, что подобное обращение больше подходит для деловой бумаги или, например, когда коллеги сочиняют поздравление с юбилеем. Перечеркнул, ниже вывел округлыми буквами только имя и замер.

«А что написать-то?», – спросил Петр сам себя. Не знал он, как выразить все то, что в душе наболело. Подумал пару минут, добавил: «я тебя любил», – и сразу жирно зачеркал, порвав в одном месте бумагу. Ниже написал то же самое, разозлился и выбросил лист.