Красные пески

– Я не просто так обратил на тебя внимание, – признал Шелтер после небольшой паузы. – Не просто так попросил у Магистра именно тебя, хотя отдал ему стольких, что вспоминать страшно. Я видел, как тебя забирали. Видел, как вы с отцом тянули друг к другу руки, слышал, как ты кричала, как он тебя звал. Это всколыхнуло воспоминания, которые я стараюсь не трогать. Воспоминания о дне, в который я последний раз видел свою мать. Я уже смутно помню ее лицо, но зато помню, как она тянет ко мне руки, как зовет, а меня тащат в фургон к другим мальчишкам. Сначала варнайский солдат держит ее, а потом тащит в наш дом. Она цепляется руками за дверной косяк, в ее глазах ужас. Но не перед тем, что сейчас неизбежно случится с ней. А перед тем, что меня у нее забирают. Я хорошо помню собственную беспомощность, потому что магия тогда еще не проснулась во мне и не подчинилась. Я ничего не мог сделать. А когда уже мог, было поздно.

Он снова замолчал, но я так и не смогла ничего ответить. Смотрела на него во все глаза и боролась с желанием закричать: «Не верю! Не может такого быть…» Это должна быть какая-то уловка, обман или злая шутка. Не может блистательный Оллин Шелтер, за последние два года завоевавший для Магистрата семь новых стран, быть бывшим рабом. Человеком, у которого варнайцы разрушили дом и отобрали семью. Так не бывает!

Но слова умирали непроизнесенными, потому что память услужливо подсовывала мне моменты, которые теперь подтверждали его слова.

Я ведь с самого начала определила, что в нем течет варварская кровь. У него очень необычная для варнайца внешность: я больше ни у одного не видела таких темных, почти черных глаз. В его рассказ укладывался подслушанный разговор с полковником Лингором. Сразу становилось понятно нежелание рассказывать о детстве, болезненность темы матери. Любое упоминание могло выдать правду о нем.

Внезапно вспомнился наш разговор в повозке перед тем, как на нас напали отступники. Я тогда не заметила его оговорку, слишком увлеклась собственными переживаниями о судьбах беременных наложниц, но сейчас в памяти всплыло, как он сказал: «Варнайцы так не считают. По крайней мере, большинство из них…» Из них. Не из нас.

О, божественный Тмар, если бы только я обратила на это внимание тогда! Если бы только расспросила потом! Все было бы иначе, моя реакция на подслушанный разговор с майором Винтом стала бы другой. Все наши разговоры, что мы вели по вечерам, перевернулись для меня сейчас с ног на голову. Он говорил тогда не как завоеватель. Он говорил как человек, прошедший через то же, что и я. Нет, даже через более страшные вещи, ведь меня он уберег от того, что предназначалось.

– Почему вы раньше не рассказали? – только и смогла прошептать я в ответ.

Он улыбнулся и неожиданно поднял руку, демонстрируя мне расстегнутый манжет.

– Поможешь?

Я кивнула и потянулась к пуговице, а Шелтер продолжил свой рассказ:

– Об этом почти никто не знает. Понимаешь, милая, правда может меня уничтожить. Я не заслужил право стать офицером. Просто однажды так сложилось, что я и еще несколько номерков охраняли Магистра и его супругу. Он тогда уже потерял к ней интерес и спал только со своей коллекцией, а мне было двадцать, и я ей очень приглянулся. Буквально через пару дней она уже позвала меня в свою постель, и я не стал отказываться. Не потому, что надеялся заработать этим какие-то преференции. Я не думал о такой вероятности. Просто она была взрослой, красивой, безумно сексуальной женщиной. А я десять лет не знал ничего, кроме издевательств, унижений, пропаганды и войны. У меня даже женщин до нее не было. Не то чтобы мне не доводилось заслужить право взять себе кого-то из завоеванных девиц, но я не мог. Потому что каждый раз видел свою мать, цепляющуюся за дверной косяк, и варнайца, затаскивающего ее в дом.

– Разве вы не должны были все это забыть? – удивилась я, потянувшись ко второй манжете. – И о себе, и о доме. И о матери.

– Должен был, – согласился Шелтер. – Но не забыл. Солдат, забиравший меня, недоглядел. У меня в руках осталась свистушка, на которой мама наигрывала мне простенькие мелодии перед сном. Это такая сосудообразная флейта в виде…

– Птички!

Он удивился, но кивнул и ни о чем не спросил.

– Да, именно. Я ее спрятал. Конечно, со временем все равно забрали бы, но первым ее заметил молодой лейтенант Лингор. Не знаю, почему он меня пожалел. И почему именно меня. Может быть, я ему тоже что-то напомнил, он никогда не рассказывал. Но свистушку он забрал, а потом, когда нам уже раздали казенную одежду и разместили в детской казарме, вернул обратно. Вернул и помог спрятать так, чтобы я мог ее иногда доставать, а больше никто не нашел. Он вообще очень мне помог. Все эти годы заботился обо мне, как мог. Самое главное – разговаривал со мной. Именно этого многим из нас не хватало. Сначала он расспрашивал меня о маме, о доме, о детстве, о семье и племени. А потом мне же об этом и рассказывал. Заставлял помнить.

– Зачем?