Красные петухи<br />(Роман)

Сатюков приблизился и вдруг ловкой подножкой сшиб Коротышку в снег. Подскочивший Пахотин помог обезоружить и связать по рукам и ногам ошеломленного Мишеля.

— Вот так-то, ваше благородие, господин Доливо, — проговорил запыхавшийся Сатюков.

Дал выкричаться Коротышке, а потом укоризненно сказал:

— Видать, с перепугу умом тронулся, ваше благородие? Не узнал? Зажигалочкой морду мою поджаривал да песенку напевал, помнишь? На расстрел меня вели, я с моста в речку… Припомнил? Лежи и не брыкайся! Утром познакомлю тебя с Чижиковым…

«С Чижиковым?! — еще не пришедший в себя Флегонт замер, пораженный внезапной догадкой. — Значит… — Поднял со снега тулуп, торопливо надел, сел в кошеву. — Чека теперь и без меня все узнает… Все ли? Ехать и высказать!..»

— Позвольте, а как же я? Куда теперь мне?

— Поезжайте своей дорогой, мы вам не препятствуем, — ответил Сатюков.

На первой же версте Флегонтов жеребец легко обогнал розвальни Сатюкова.

Глава семнадцатая

1

Февральская ночь. Беззвездная, холодная, ветреная. На пустых, настороженных улицах — ни души. Город замер, будто затаился в ожидании чего-то страшного и близкого. Вот-вот грянет, падет на головы… От предчувствия беды мерзли души горожан, жались люди к горячим печам, друг к дружке, прислушиваясь к вою ветра за наглухо закрытыми ставнями. А ветер прошивал Северск со всех сторон, хозяйничал в пустынных и темных улицах, сдирал с тумб и заборов еще не успевшие выцвести желтые листы с приказом губпродкомиссара о семенной разверстке. Рядом с этими большими листками, засеянными аршинными буквами, там и тут белели тетрадные листочки в густых строках машинописи. Они призывали горожан подняться «на защиту крестьян», свергнуть власть «обманщиков комиссаров», создать «новые, подлинно народные Советы без коммунистов». Листовки были полны таинственных и многозначительных намеков на близкую катастрофу, назревающий взрыв и т. п.

Невероятные, порой прямо-таки фантастические слухи осами кружили над головой перепуганного обывателя, будоражили, ошарашивали, сбивали с толку. Темные личности на базаре, в очередях, в вокзальной толпе разными голосами нашептывали одно и то же: сибирский мужик вот-вот поднимется на дыбы, поддержите его, и большевикам — конец.

Зашевелились, заворочались «бывшие», повылазили из щелей и нор. Запохаживали вокруг давно ли еще своих особняков, фабрик, маслоделен и лавок. То там, то здесь летели под откос эшелоны с сибирским хлебом. Всю ночь полыхал гигантский костер на месте сенного склада, куда с целой округи свезли собранное по разверстке сено. То и дело выбывала из строя городская электростанция. Предвкушая близкий разгул анархии, словно воронье на падаль, в город отовсюду слетались воры, проститутки, торговцы наркотиками и прочее отребье старого мира.

Председатель губчека Гордей Артемович Чижиков позеленел от курева и бессонных ночей. Поступавшие со всех концов губернии донесения свидетельствовали о надвигающейся катастрофе. Но тревожные вести с мест только усиливали боевой задор Пикина, и тот слышать не хотел о «попятной». Сибревком согласился с доводами Чижикова и Новодворова и высказался за отмену семенной разверстки, но Сибпродком поддержал Аггеевского и Пикина. Между обоими «Сибами» началась тяжба, а, минуя их, в Совнарком не прыгнешь… Пикин и его продовольственники использовали заминку и вовсю раскрутили семенную. Готовясь к худшему, Чижиков расширял, наращивал агентурную сеть, пополнял, приводил в боеготовность подразделения чека, шлифовал, выверял, настраивал молодой, еще как следует не приработавшийся механизм.

Только что ушел Арефьев, унес утвержденный приговор ревтрибунала о расстреле пятерых бандитов. Все пятеро — бывшие белогвардейские офицеры. «Работали» хладнокровно, расчетливо и нагло. Поимка их едва не стоила Чижикову жизни: пуля, пробив шапку, прочертила кровавый рубец на голове, но череп не задела…

Чижиков посмотрел на часы. Половина третьего. «Надо поспать часика три-четыре», — мелькнуло в сознании, и тут же зевота развела рот так, что скулы захрустели.

Тоненько запел телефон. Чижиков поднял трубку. В ухо ударил хрипловатый голос дежурного комендатуры:

— Товарищ Чижиков, к вам тут поп. Прискакал и лезет напролом. Еле удержали.

— Какой поп?

— Из Челноково.

В мгновение Чижиков припомнил все, что слышал о челноковском попе. Сонливости как не бывало.

— Давай его сюда. — Положил трубку, достал из кармана кисет.

— Великодушно прошу простить за беспокойство и поздний визит. Если бы не чрезвычайные обстоятельства, не дерзнул бы… — рокочущий бас Флегонта заполнил кабинет. — Чего вы столь пристально разглядываете меня?

— Впервые вижу по… духовное лицо в своем кабинете.

— Позвольте присесть? От пережитого слабость в ногах.

Флегонт начал рассказ с прихода к нему крестьян и закончил происшествием на дороге, едва не стоившим ему жизни.

— Пренебрегая саном своим, молю вас, немедленно пресеките бесчинства. Промедление воистину смерти подобно…