Красные плащи

Дав несколько мгновений полюбоваться своей грозной красотой, атакующий пентекостис разом перешёл на размеренный бег. Топ — топ — топ — топ — дружно били в землю окованные бронзой и медью ноги, неся тяжёлое тело монолита. Добежав до подножия холма, строй остановился как вкопанный; вновь команда — копья подняты листовидными наконечниками вверх, коринфские шлемы откинуты на затылок. Теперь у пентекостиса появились человеческие лица, много человеческих лиц.

Сопровождавшие эфора молодые воины вполголоса обменивались словами восхищения — они были свидетелями безупречных действий пентекостиса, которым командовал Эгерсид, по праву считавшийся лучшим бойцом Спарты на мечах! Вот он, не знающий поражений, стоит на правом флаге, слегка опираясь на отклонённое копьё, смотрит на эфора и лохагоса спокойно — уверенным взглядом. В самом деле, к чему волноваться пентеконтеру[36]? Разве допустил он хоть одну ошибку в командовании, а пентекостис — в исполнении команд? Но именно отсутствие повода для придирки и раздражало Эвтидема. Чуть повернув голову, он одним взглядом успокоил свиту.

— Весь лохос, — бросил эфор почтительно ждавшему его указаний Главку.

Вновь звучат команды: чётные полуфилы поворачиваются кругом и перестраиваются вслед за нечётными. Теперь каждая фила стояла в колонну по одному, а эномотия, включавшая три филы, — в колонну по три. Вот они пошли с правого фланга друг за другом: колонна из трёх рядов — фил — эномотия; две эномотии — двойная эномотия. Две двойных эномотии — пентекостис, два пентекостиса — грозный спартанский лохос. Каждый командир идёт в голове своего подразделения, на правом фланге; при развёртывании в боевой порядок — фалангу-монолит — все они оказываются в первой шеренге, личным примером ведя бойцов. Замыкают колонны подразделений бывалые суровые воины: они наблюдают за порядком в тылу строя на марше и в бою.

Эвтидем опытным глазом отмечал малейшие недостатки в действиях, состоянии вооружения и снаряжения. От него не укрылась даже отлетевшая застёжка кнемиды[37] на ноге воина третьей филы первой эномотии. К сожалению, первого, а не второго пентекостиса, которым командует Эгерсид. Впрочем, эфор понимал — публичная придирка к такой мелочи только повредит ему самому; лохос укомплектован зрелыми бойцами, отнюдь не вчера познакомившимися с военным делом. Они вдоволь позубоскалят над государственным мужем, не сумевшим увидеть в прекрасно подготовленной части ничего, кроме расстёгнутой поножи, и разнесут слух об этом по городу — глядите, какого эфора выбрали на свою голову! В следующий раз не будьте глупцами, смотрите в оба!

Вновь эта противная горечь во рту: достаточно лишь вспомнить об Эгерсиде, чтобы вызвать желчь. Стоявшая позади свита не видела, как искривилось лицо эфора, как сверкнули злобой его глаза. Эвтидем не задумывался прежде, из-за чего и когда поселилась в его сердце ненависть к Первому мечу Лаконии.

Зависть? Ему ли, одному из первых лиц государства, завидовать командиру пентекостиса, и только потому, что тот хорошо знает своё дело? Пусть его любят воины, но степень влияния на решение важных вопросов Эвтидема несравненно выше. Богатство? Всем известно, как скромно живёт Эгерсид, в то время как только советы друзей, рекомендовавших не пренебрегать памятью обветшавших спартанских добродетелей, помешали эфору воздвигнуть настоящий дворец вместо нового дома. Знатность? Род Эгерсида не древнее, чем род Эвтидема, среди предков которого было немало известных военачальников и государственных мужей.

Слава? Эвтидем успел хорошо поработать мечом в последней войне, и недаром Герусия[38], да и сам царь Клеомброт ценят его как опытного полевого командира. Эгерсид же до сих пор участвовал только в нескольких мелких стычках — правда, удачно. Известность он получил главным образом из-за своих побед в состязаниях.

Дед Эгерсида был архонтом[39], членом Герусии. В прошлом доблестный воин, он щепетильно исполнял законы Ликурга[40] сам, и видя в них основу могущества Спарты, требовал того же от других, сурово обличая провинившихся. При этом сварливый старец совершенно не обращал внимания на положение нарушителя в иерархии Спарты, чем раздражал многих.

Достаточно было архонту узнать, что кто-то обедал дома и пропустил сесситию[41], как он разражался яростным монологом. Самое малое, чего заслуживал, по его словам, такой нарушитель — это полёта со скалы в ближайшую пропасть, ибо в отступничестве от обычаев предков таились залоги будущих военных поражений Спарты.

Остальные члены Герусии, сбросив сладкую дрёму, принимались дружно клеймить несчастного, который и сам уже был бы рад, махнув на всё рукой, разбежаться и прыгнуть с пресловутой скалы, лишь бы избавиться от ядовитых старцев и поднятой ими волны всеобщего осуждения. Грозные архонты шли густой фалангой на нарушителей, но под влиянием разных причин — старая дружба, взаимные интересы, угрозы — атака в защиту спартанских добродетелей быстро захлёбывалась.