Красные щиты

Гефсиманский сад был невелик, но тенист. Его орошали воды Кедрона, деревья здесь росли густо. Однако Мелисанда не пожелала задержаться в саду: поехали дальше, вверх по склонам горы Елеонской, где низкие, искривленные оливы почти не затеняли дорогу и откуда открывался великолепный вид. У их ног лежала долина, за ней высились исполинские белые стены, прорезанные двумя воротами, - Золотыми и Гефсиманскими, над стенами виднелись куполы храма Соломонова и храма Гроба Господня, золотые крыши дворцов, а дальше - бескрайняя, безводная, выжженная солнцем долина с серыми холмами, тянувшимися в неведомые дали Азии. И что-то тревожное было в этих туманных далях.

- Знаешь, что это такое? - спросила у Генриха королева, указывая белой рукой на прилегавшую к горе часть долины. - Это долина Иосафата.

Генрих вздрогнул. Серая, иссушенная зноем почва, вдоль рытвин залегли синеватые тени. В глубине этого изжелта-серого межгорья протекал источник, его отмечали ряды белых камней, похожих на выкопанные из могил кости. Старые оливы с узловатыми, корявыми ветвями стояли здесь и там, скрючившись, как паралитики, над которыми спаситель не произнес целительного слова. Ах, сколько уныния было в этом пейзаже! Только Гефсиманский сад, где в последний раз молился спаситель, радовал глаз свежей зеленью, а ведь он был местом величайшей скорби!

Принесли наконец арабский музыкальный инструмент - черный ящичек, в котором виднелись деревянные, отделанные слоновой костью молоточки. Королева ударила по ним обеими руками, и над залитой палящим солнцем Иосафатовой долиной понеслись дребезжащие звуки. Труверы стали подыгрывать на виолах, застрекотали и кузнечики в высокой, порыжелой траве под оливами, росшими вокруг гробницы датской королевы. Мелисанда вполголоса запела, труверы сразу подхватили ее любимую песенку:

Quand je me promene

Dans mon jardin,

Dans mon jardin d'amour...

[Когда я гуляю

По моему саду,

По моему саду любви... (фр.)]

При слове "amour" губы королевы складывались в розовый кружочек, и была она, несмотря на свои годы, дивно хороша. Черные ее глаза томным, страстным взором впились в Генриха. Польский князь, покраснев от смущения, отвернулся. Неподходящее это место для таких песен!

Вдруг на дороге от Гефсиманских ворот, которая была видна как на ладони, появилось облачко пыли. Королева прекратила музыку и велела слугам отправиться навстречу. Вскоре прискакала на разгоряченном коне Годьерна и с нею несколько слуг. Все заволновались: так и есть, дурная весть подтвердилась! Король Балдуин захватил и сжег богатый Мирабель, замок коннетабля; с большим войском он подходит к Иерусалиму. Годьерна кричала, что город всеми покинут, что нет рыцарей, нет никого, кто хотел бы выйти на стены, что некому защищать ворота, а к югу от Золотых ворот большая брешь в стене еще не заделана, и через нее может войти всякий, кому не лень.

Мелисанда быстро овладела собой, лицо ее опять стало царственно спокойным. Сжав губы, она погнала своего мула, за ней поскакали все. Ехала она молча и только у самых ворот воскликнула:

- Что тут долго думать! Город оборонять нельзя, прошу всех за мной в башню Давидову.

Галопом промчались они по пустынным улицам - купцы попрятались в домах, кое-кто с грохотом запирал двери на железные засовы.

Вот и башня. Генрих, не знавший города, не решился отделиться от королевской свиты и вместе со всеми въехал на подъемный мост.