Красные щиты

С тех пор они встречались очень часто, хоть никогда не условливались о встрече. Просто бродили, поджидая один другого, по тем местам, где могли свидеться, могли вдоволь наглядеться друг на друга и насытиться любовью. Они почти не разговаривали — не находили слов. В то лето они еще несколько раз сходились у ручья, потом — в вербняке над Вислой. В ночной тьме раздавалось кваканье лягушек, окрики рыбаков, над головою был шатер из папоротника или звездное небо. Встречались они и в полях, и в винограднике Виппо. Как-то они довольно долго не виделись. Тэли стал приставать к Юдке, что она-де от него убегает, что исхудала, что ходит грустная. Она грустная! Но Юдка все же решила побольше сидеть дома. Своими нежными точеными пальчиками она раздирала льняную кудель, готовила еду. И вот однажды, когда она как раз нажарила целый горшок гренков с подливой из меда и лесной малины, прибежал слуга с вестью, что к Виппо приехал князь. В доме поднялась суматоха: князь прежде никогда не посещал Виппо. Тэли с изумлением смотрел, как заволновалась Юдка — при виде князя она даже побледнела. Но Генрих, не обращая на нее внимания, сел за стол и очень спокойно повел с Виппо беседу: как бы, мол, сделать так, чтобы русскую соль не провозили мимо Сандомира. Князь сетовал на то, что казна его опять оскудела, что доходы уменьшаются, что Казимир лучше него разбирался в этих делах. Виппо слушал с озабоченным лицом, — видно, дело и впрямь важное, если сам князь изволил к нему пожаловать! Верно князь говорит, при Казимире вроде получше было! Но тут Юдка с поклоном поставила перед князем миску гренков и жбан с пивом. Генрих улыбнулся, приказал Юдке и Тэли сесть за стол и отведал угощения. Он с удовольствием смотрел на пригожую молодую пару, но во взгляде его холодных глаз было что-то мрачное.

— А не думаешь ли ты, Виппо, — сказал он, — окрестить свою воспитанницу?

— Упаси меня бог! — возмутился Виппо, а Тэли покраснел как рак.

Генрих нахмурился; отхлебнув темного пива и не заводя больше речи о государственных делах, он большими шагами вышел из горницы и поехал обратно, захватив с собой Тэли.

Теперь на чело князя все чаще набегали тучи. Юдка замечала это при каждом расставании. Нет, то не была истинная любовь! Юдка знала, о чем думает князь, сжимая ее в объятьях. Каждый час, проведенный с нею наедине, был для него нравственным падением, грехом. Юдка знала это, ощущала всем своим естеством, но что она могла сделать? Она тоже чувствовала себя грешницей и, возвращаясь ночью домой, боялась подниматься на крыльцо и проходить через залу, где ее встречали усталые глаза Виппо и спокойные черные глаза мужа, на миг отрывавшегося от своих счетов. Одной только Пуре было известно об их любви, и она в тревоге предсказывала Юдке, что все это плохо кончится — как можно быть такой безрассудной!

Генрих держался спокойно, ровно, был чуть суров и молчалив. Он казался Юдке совсем особым существом. непохожим на других людей, чужим, но безмерно прекрасным, и, глядя на него, она забывала обо всем на свете. Как музыку, слушала она его низкий, мужественный голос, и в скупых, отрывистых речах Генриха ей чудилась бездна нежности.

Лежа ночью в своей горнице, она с тоской смотрела в потолок. Душа ее в страстной молитве устремлялась к христианскому богу. Она не обманывала себя, она знала, что князь, спрашивая о крещении, заботился вовсе не о ней. Он заботился о Тэли, он хотел, чтобы она оставила Гулю и стала женой Тэли. Для чего? Чтобы приблизить ее к себе или, напротив, чтобы отдалить?

Она не верила, что князь ее любит. Просто он нашел в ней женщину, которая ему уже давно была нужна. И горько было ей сознавать, что она пятно на его белом плаще, что он ее стыдится перед самим собой. Он так старательно все скрывал, никто вокруг ни о чем не догадывался. Однако когда она перестала приходить к нему, он пренебрег осторожностью, явился в дом Виппо. Может, это все же была любовь? О нет! Смешно даже подумать такое.

Юдка молилась христианскому богу и жаждала познать его. Тэли часами толковал ей о том, что слышал в церковных проповедях и что осталось у него в памяти из бесед в монастырях. Он рассказывал ей о богослужениях, о причастии, описывал Святую землю, где повидал места, прославленные муками спасителя, и где когда-то жили ее предки. Уже то было ему отрадно, что он может сидеть с ней рядом и говорить, что она его слушает, широко раскрыв глаза, и, только он умолкнет, нетерпеливо спрашивает:

— Ну, а дальше, дальше что?