Красные щиты

Все чаще бродила она вокруг костелов — то пойдет к святому Михаилу, то к Магдалине, то к пресвятой Деве. Тайны, заключенные в алтарях, влекли ее неодолимо, словно они могли открыть для нее сердце Генриха и развеять ту холодную тучу, которая отделяла ее от него. Когда она была одна, стоило ей взглянуть на небо, и невыразимая тоска по богу наполняла ее сердце. Жгучая боль заставляла отвести взор, Юдка приникала лицом к земле, на которой шуршали засохшие, безжизненные листья, целые поколения листьев, ставшие добычей смерти. И слезы струились у нее из глаз, непонятная скорбь томила душу. О, как тосковала Юдка по истинному богу!

Королевич Генрих, как она его называла, раз от разу становился все мрачней; небо, на которое она, лежа в лесу, смотрела сквозь переплетение ветвей, уходило все дальше; оно, как балдахин, поднималось выше и выше, бог скрывал от нее свой лик за непроницаемой завесой, он не желал подать ей хоть какой-нибудь знак, что она будет жить вечно. Смерть подстерегала ее повсюду, и жизнь была горше смерти.

Однажды, уже в конце лета, она бродила у костела словно безумная. Той ночью бог явился ей в образе рыцаря в белом плаще и сказал:

— Приди ко мне!

Смеркалось. Юдка приблизилась к порогу храма и, не колеблясь, толкнула дверь. Внутри было темно. Она сделала шаг, другой — дальше было еще темней. Вдруг она заметила, что над алтарем теплится лампада. Поспешно подойдя к алтарю, она пала ниц пред лампадой и горько заплакала. Она видела, как архангел с мечом в руках стал у врат рая, чтобы не пустить ее на небо. Ах, как она рыдала, как горевала, что князь не любит ее по-настоящему и что она бессильна это изменить! Неприязнь черной тучей стояла меж ним и ею. Юдка всем телом ощущала сырой леденящий холод этой тучи. Ну что ж, она найдет бога здесь, в его собственном доме!

Она встала, подошла к алтарю, решительным движением открыла дарохранительницу и вынула ларчик. Опустившись на колени, она взяла из ларчика облатку, проглотила. Но тут отчаянный крик молившегося поблизости монаха вернул Юдку к действительности. Прежде чем ее схватили, она лишилась чувств.

25

Поздно вечером Герхо прискакал в дом на винограднике. Тэли ночевал у Виппо. Герхо был бледен как покойник и выкрикивал что-то бессвязное, невразумительное. Юдку, мол, поймали и потащили к ратуше, в подвал; в городе переполох, народ рвется на виноградник громить дом Виппо, но кастелян удвоил стражу у ворот и никого не выпускает из города, — может, к утру народ угомонится. Сам он, Герхо, выехал из Сандомира через Вислянские ворота, пришлось дать круг, но страж у этих ворот обещал впустить его обратно в город.

Тэли сидел на соломенном тюфяке у камина и, почесывая икры, смотрел на Герхо ошалелыми глазами.

— Где поймали Юдку? — стуча зубами, спрашивал старый Гедали.

— Не знаю, не знаю, — твердил Герхо, искоса поглядывая на сонного Тэли. — Не знаю, — повторил он еще раз. — Говорят, вроде бы в костеле.

— В костеле? — ахнула Пура.

— Ну-ка, Тэли, собирайся! — крикнул Герхо. — Ты ведь поедешь со мной в город?

— Не надо ему ехать, не надо! — простонал Гедали.

— Собирайся и поезжай! — приказал Виппо, сразу оценив положение. Гедали, Борух, Пура! Мигом на коней, и в лес, в сторону Завихостья. Мельник, что живет возле Струги, приютит вас и спрячет. Может, еще обойдется. Князь…

Виппо запнулся и вопросительно посмотрел на Герхо. Тот опустил глаза. Все робко повторили вслед за Виппо: «Князь…» Но слово это замерло на устах и сникло. Герхо стиснул зубы — на князя тут рассчитывать нечего. Тэли будто лишь теперь понял, что произошло. Он вскочил с места и принялся натягивать высокие сапоги. Слабо мерцавшая лучина освещала всю эту сцену.

— Только потише, не разбудите слуг! — предупредил Виппо.

Он сам пошел на конюшню и вывел для Тэли карего фламандского коня. Тэли вспрыгнул на спину фламандца и, пригнувшись к холке, положил руку на плечо Виппо.

— Ты как думаешь, дело серьезное? — шепотом спросил он.

Виппо поднял обе руки и мягко отстранил Тэли.

— Возможно, — ответил он неуверенным тоном и прибавил: — Вероятно, серьезное.

Герхо торопил — пора ехать. Гуля и Гедали выводили из конюшни лошадей для себя и для Пуры. Когда оба друга были уже на дороге в Сандомир, они услыхали позади топот трех лошадей, удалявшихся в противоположном направлении.

Стояла теплая, безветренная ночь, кони мчались галопом. С Вислы доносились протяжные окрики сплавщиков леса. Все было объято тишиной и покоем — в конце лета такие ночи нередки; прозрачная дымка застилала звездное небо. Герхо и Тэли ехали молча, только раз Тэли спросил:

— Что бы это могло быть?

— Понятия не имею, — пробурчал Герхо, воюя со своей норовистой кобылой.